Книга Даниэль Друскат - Гельмут Заковский

тоже. Может, Штефан знает, почему отца арестовали, может, он сам в этом замешан».

4. Штефаны жили на краю Хорбека в нарядном и просторном кирпичном доме. Семья владела им давно. Правда, уже тесть Макса Штефана, старый Крюгер, пришел в крепкое хозяйство; случилось это, кажется, во время первой мировой войны. А жену его, мать Хильды — она давно уж умерла, — тогдашние владельцы удочерили, однако родом она была из Хорбека — вот почему Штефаны искони считались старожилами, так же как и две-три другие семьи. Пока Хорбек был графский, больше никому из крестьян не удалось прочно стать на ноги. Остальные раньше либо служили поденщиками и батраками у хорбекских графов, либо переселились сюда из Богемии и Западной Пруссии после второй мировой войны. Это тоже случилось не вчера, и на могильных плитах Хорбека имена старожилов — Виденбеков, Крюгеров. или Туровов — давно уж соседствуют с фамилиями вроде Краковски, Роговски, Пионтек или Каллувайт.

Теперь — там, в земле — приходится им друг с другом ладить, хотя при жизни не раз, бывало, «воевали» — старожилы и нищие переселенцы...

Было около семи и по-утреннему свежо, на небе ни облачка — день, наверно, снова нальется слепящим зноем. Макс Штефан уже давно был на ногах. Он не умел мириться с обстоятельствами, даже с самыми безнадежными, и спозаранку привел в готовность пожарную команду. С помощью длинных пожарных рукавов, которые Макс выманил у веранского бургомистра, они собирались напоить часть пересохших лугов.

«Что, если в Веране вдруг случится пожар, а в депо ни единого рукава — подумать страшно!» — упираясь, причитал веранский бургомистр. Но Макс так уговаривал его спасти луга и выгоны, что в конце концов бургомистр сдался, соблазнившись ящиком чудесных помидоров: в продаже их в ту пору нигде не было, зато они зрели в хорбекских теплицах.

Макс Штефан был грузный мужчина лет сорока, с моложавым лицом, голубоглазый, словно сказочный герой, но почти совершенно лысый, к тому же носатый. Все в этом человеке было большим и сильным, наружность его говорила сама за себя: Макс любил жить и наслаждаться жизнью.

Он сидел без пиджака, в одной рубашке, и завтракал. На столе перед ним стояла глазунья из трех яиц.

— Ну, Хильдхен, приступим!

Жена налила ему кофе, значительно более крепкого, чем так называемый «мокко», который подавали в «Веранском подворье». Хильда одних лет со Штефаном. В юности она была хорошенькая, а теперь уже несколько увяла, вокруг рта залегли горькие морщинки: приходилось много работать бок о бок с мужем: «Ну-ка, Хильдхен, покажи пример, не то другие женщины прохлаждаться начнут!»

Макс любил ее и с морщинками. Но с тех пор как Штефан появился в усадьбе, ей, Хильде, дочери хозяина, почти не доводилось уже ни высказаться, ни покомандовать. Зачастую он обращался с нею как с ребенком — с женами энергичных мужчин такое порой случается. Женщины, которым равноправие дороже всего, не позавидовали бы положению Хильды. Муж, однако, считал, что восполняет все своей любовью. Тут он, пожалуй, себя переоценивал, как и во многих других вещах. Любовью он занимался часто и с удовольствием, причем не скупился на нежности — вот это жене в самом деле нравилось. И все же она видела от него не только радости, подчас и обиды терпела. Правда, временами она еще могла восхищаться Максом, как, бывало, в девичестве. Он был сорвиголова, смельчак. И хотя не все и не всегда было у них весело, каждый день жизни приносил что-нибудь новое — с ним не соскучишься.

Старый Крюгер — ему за семьдесят, но он еще довольно бодрый — по обыкновению крошил хлеб в огромную чашку, ворчал под нос, что кофе у Хильды — чистая отрава, щедро подливал горячего молока, бурчал, что масло чересчур твердое, громко хаял американскую придурь — всякие там холодильники, уж он-то знает, как вышел на пенсию, пару раз съездил на Запад... Макс, зять, только взглянул на старика, всего-то один быстрый взгляд, — человек-медведь делал это по-женски мягко, — и старик тут же умолк.

Старик положил в крошево масла и, взяв ложку, посыпал сахаром. С зубами плохо, но он упирался и к зубному врачу не шел: чего, мол, деньги попусту выбрасывать. Дупла он затыкал гвоздикой — от этого и боль притупляется, и изо рта приятно пахнет, только вот ел он уже давно без всякого удовольствия и сильно осунулся.

Сначала Хильда сновала по комнате, обслуживая мужчин, потом остановилась у окна, и стояла там уже довольно долго: наконец Макс Штефан, не переставая усиленно жевать, спросил:

— Что такое? Ты не хочешь составить мне компанию?

Жена все смотрела в окно:

— Бог ты мой!

— В чем дело? — спросил Макс.

— Там на улице Друскатова дочка.

Теперь и Штефан встал, кое-как вытер рот и подошел к окну. Действительно, вон она, прямо писаная красавица стала, а мальчонка так и вьется рядом, ему в школу пора... почему Аня не в школе... боится... к нему пришла!

— Только в дом ее не пускайте! — заголосил старик. — Еще, чего доброго, подумают, вы с ним заодно. Этого только не хватало, и семья под подозрение попадет.

Хильда, круто повернувшись, обрезала его:

— Замолчи, отец!

Воспитанная в уважении к старости, она многое терпела от вечно ноющего отца. Для этого ей приходилось держать себя в руках, однако удавалось это не всегда.

Дочь редко повышала голос на старика, но, если такое случалось, тот обыкновенно покорялся. Правда, на сей раз его смирения хватило ненадолго, он ехидно засмеялся и сказал:

— Вечно от него одно беспокойство, от этого малого, вечные раздоры да суета. Чуть было нам все не разнес со своей кооперацией. Макса с должности скинуть собирался. Почему? Так никогда и не позабыл, как его однажды вышвырнули из Хорбека! Ну и народ у них в партии! Я не меньше вашего желаю, чтобы он свернул себе шею!

Макс долго и как бы испытующе разглядывал тестя, потом наконец снова посмотрел во двор. Жена стояла рядом и шептала:

— Ради бога, Макс, ты не знаешь, зачем пришла Аня? Небось, доносчиком тебя считает.

— Меня?

— Слышишь ведь, о чем толкует старик. К тому же девчонка знает о вашей ссоре, это ни от кого не укрылось.

Ссора ссорой, но они и друзьями были достаточно долго. Он, Макс, привык отстаивать свою точку зрения перед кем угодно и любыми аргументами. Ну