Книга Грехи и погрешности - Алексей Владимирович Баев

документов, чинил стоптанный мужской полуботинок. Рядышком суетилась Алевтина Петровна – баба Аля, наша старейшая медсестра. Заваривала в стаканах чай и выкладывала в мисочку знаменитые на всю больницу пироги и плюшки собственного приготовления. Увидев меня, Лисицын робко улыбнулся, мгновенно покраснел, опустил взгляд на башмак и продолжил работу. Баба ж Аля обрадовалась мне словно родному сыну.

– Андрюшенька, дорогой мой, берите стул, подсаживайтесь, будем чайком баловаться. Вы ведь пирожки с яблоками любите?

– Да, люблю, – кивнул я, – но позвольте, Алевтина Петровна…

– Сейчас я всё вам, Андрюша, объясню, – вновь улыбнулась баба Аля. – Тут Игорь Иваныч заходил, жаловался, что подошва оторвалась, так Гошенька взялся ему ботинки починить. Ах, какой мальчик, золотые руки! Смотрите, как работает. Прям, любо-дорого.

– Георгий? – обратился я к пациенту.

– Всё нормально, доктор, – не подымая глаз, полушёпотом отозвался Лисицын, – не волнуйтесь за меня. Простите, что без спроса от вас ушмыгнул. Уж больно лежать устал – спина затекла. Надо было, конечно, вам сказать…

– Да уж надо было, – вздохнул я, подвинул стул к столу, уселся и взял аппетитно благоухающий сдобой пирожок. – Лежать он устал… Спина у него затекла… Что мне теперь с тобой делать-то, а? Пороть вроде поздно…

Со скрипом открылась дверь. В покой ворвался ураган – я аж спиной почувствовал поток бешеной энергии. Так у нас в больнице появлялся только нейрохирург.

– А, Андрюха! – прогремел знакомый голос. Я не ошибся. – Хорошо, что заскочил. Баба Аля у нас нынче за буфетчицу. Не пробовал её стряпню? Рекомендую – пальцы отъешь! Гоша, как там мой башмак?

– Починил, Игорь Иваныч, – Лисицын протянул ботинок хирургу.

Покрутив его в руках, Игорь Иванович бросил туфлю на пол, скинул тапок, примерил.

– Молодец, хорошая работа. Сапожником до армии работал?

– Сапожником, – кивнул Лисицын. И зачем-то добавил: – ноги всегда должны быть в тепле.

– Особенно летом, – рассмеялся хирург, после чего обратился ко мне: – Сам видишь, Андрей, у тебя ему делать больше нечего. Недельку поваляется в нейрохирургии, и будем на выписку готовить. Ты как, не против?

– Давайте-ка, Игорь Иваныч, с выпиской торопиться не будем, надо ещё разок полное обследование провести, – я отхлебнул чаю. – А к вам в отделение перевести? Нет, я не против. Нужны мне такие бегуны, как думаете? – и подмигнул своему пациенту. Теперь уже без пяти минут бывшему.

В армию Гошу, естественно, не вернули. Комиссовали после ранения. На малую родину он тоже не поехал. Оказался детдомовцем, которого в своём городе ничего не держало. Малогабаритную квартирку свою, полученную за месяц до призыва, обменял на равноценную у нас. Так и остался. Проработал пару лет на обувной фабрике, а потом вдруг ни с того ни с сего уволился и арендовал у армян, которые, как известно, главные сапожники на всём постсоветском пространстве, шиферную будку. В старом квартале, на углу Свердлова и Диагональной рядом со старым же Домом быта, ныне уже снесённым. Когда торговый комплекс построили, его директор, племянник нашего Игорь Иваныча, по просьбе дядьки взял Гошу к себе.

И пошла для Лисицына обычная, казалось бы, жизнь. Никому стороннему не интересная. Посему можно было б поставить здесь точку и попрощаться. Да только какой тогда было смысл вообще вытаскивать на свет Божий невесёлые свои мысли? Подумаешь, холодного привезли! Ну, так отогрели ведь. Препаратами, массажами, но более, я думаю, своим человеческим теплом, добрым отношением. Мало ли подобных случаев? Нет, не таких, конечно, в точности, но чем-то схожих. Думаю, предостаточно.

9 июля

Пожалуй, продолжу.

С момента как мы выписали пациента Георгия Лисицына, минуло лет десять.

Бабу Алю проводили на пенсию. Нет, ну сами посудите, разве ж можно в восемьдесят лет дежурить сутками? Да ещё в приёмном покое, где вечно сквозняки гуляют.

Спровадить-то мы Алевтину Петровну спровадили, но избавиться от неё оказалось задачей невыполнимой. Почти каждый день к нам захаживала, знаменитые свои пирожки с яблоками носила. Впрочем, никто и не возражал. Можно бабулю понять – ну чем, скажите, ей заняться, когда уж и внуки выросли?

Так вот, приходит она к нам однажды вечером. Мы с Игорь Иванычем в приёмном за шахматной доской сидели – он дежурил, я ж перед уходом домой на часок к нему заглянул. По доброй традиции.

Мы головы в сторону Алевтины Петровны повернули, уже рты раскрыли, чтоб поздороваться, а она как заголосит:

– Хорошо, ребята, что вы тут оба! Гошенька-то наш сбрендил! Совсем с ума сдвинулся и… и… и… – заело. За сердце схватилась, на кушетку повалилась, воздух ртом хватает, а сказать больше ничего не может.

Игорь Иваныч вскочил, воды в стакан плеснул, поднёс к баб Алиным губам. Петровна глоток сделала, рукой махнула в сторону, мол, там. Прохрипела что-то невнятное, разобрали только, что про хоккейную коробку.

– Ты, Андрей, иди, посмотри там, чего случилось, – взгляд хирург выразил нешуточную озабоченность, – только мне обязательно отзвонись.

Я кивнул, схватил с вешалки куртку – декабрь морозами нас пока не радовал, на улице вторую неделю держалась нулевая мразь – и, застёгиваясь на ходу, выскочил за дверь.

От нашей больницы до хоккейной коробки, если не торопясь идти улицами, то времени займёт минут пятнадцать. Можно, конечно, сократить путь, добраться дворами. Вот только тропинки в такую погоду, когда с переменным успехом с неба то льёт, то валит мокрый снег, превращаются непонятно во что. Сплошная жидкая грязь. И в вечернюю темень, дабы не сломать шею, лучше выбирать длинную дорогу.

Я хотел было срезать, но в последний момент выключил лишние эмоции, побежал по тротуару, то и дело натыкаясь на встречных прохожих. Даже не знаю, за кого тогда больше перепугался – за бабу Алю или за свихнувшегося Гошу. Естественно, пару раз поскользнулся, упал на колено, испачкал брюки и ушибся, но, слава богу, ничего себе не сломал.

Картина, которая предстала перед моими глазами, когда я, наконец, оказался на месте, не столь напугала, сколько удивила.

Хоккейная коробка кишела неугомонной малышнёй. Кто-то сгребал сырую снежную кашу и выкидывал её за борта, другие попарно разгоняли воду тяжёлыми металлическими скребками, двое мальчишек, изо всех сил уцепившись за вырывающийся из рук шланг, хлещущий мощной струёй, пытались направить поток на ноги человеку, неспешно прогуливающемуся среди всего этого безобразия. Сам человек выглядел более чем странно и при внимательном рассмотрении… оказался Гошей.

Эта самая странность заключалась в том, что Гоша не просто шарохался среди мельтешащих вокруг него ребятишек, он был бос. Да, да, закатав штаны по колено, ходил по щиколотки в ледяной воде и… И я могу поклясться, что там, куда он ступал, вода покрывалась тоненькой