Книга Хроника лишних веков - Сергей Анатольевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Там... в пиджаке... возьми, - немо выговорил я. - Все бери.
Одежда на мне зашевелилась.
Меня долго заворачивали, свет пропал - значит, закутали и голову. "Вот и труп готов", - подумал я и ощутил движение своего тела, чего труп, обыкновенно, ощущать не должен.
С несильным рывком меня потянуло ногами вперед. То вверх - на гору, то вниз - с горы. Потом свет открылся, и снова в лицо мне ткнулся собачий нос, тепленько пошарил по щеке.
Донесся разговор на приятно непонятном, совсем чужом языке, приятно бередило слух одно слово: "Эрлик... Эрлик..."
В другие времена, уже совсем живой, я узнал, что заарин - это шаман у бурятов, а Эрликом величают бурятского божка смерти.
Опять дохнуло теплом, тихонечко зазвенело, будто посыпались куда-то все мои денежки, но звон все тек и тек ручейком, у меня не могло быть так много денег...
Бум!бум! - забухал бубен, и шаман тягуче завел свою древнюю песнь-поток. Бум!бум!
Я начинал проваливаться. Нет, так за свои деньги я не договаривался ни оживать, ни умирать! Тени закувыркались передо мной, понеслись мимо детской каруселью блестящие погремушки, бубны, колотушки, кони-всадники, все мохнатые, гунны, гунны... Шаман проносился кругом-мимо, дробился, множился, имя ему было орда...
"Господи Иисусе Христе... - пытался выговорить я, губы ломало...
...и ясно накатило воспоминание-видение: как прогрессивным выпускником-восьмиклассником торжественно отрекался от веры "во всё", важно и нарочито снимал нательный крестик за компанию с дружками-соцьялистами, как дохнуло в те минуты на меня отовсюду холодком бескрайнего и пустого простора... снегами, я теперь полагаю... и я подумал тогда, дурак-дураком - вот она! свобода!... потом уж, только от страха перед экзаменами, надевал крестик вновь, потом уж и окстился вроде... да вот вылезло воспоминание вместо всякого простора и не давало прохода ни туда, ни оттуда.
...помилуй мя..."
"...грешного" - застревало совсем, точно прищемленное дверью.
Не успевал я, не управлялся с этими все множившимися гуннами в тысячах, тьмах и тьмах меховых хищных шапок.
"Стой!" - молча крикнул я. И башка шамана замерла напротив.
Шаманские глазки-воронки приблизились, накрыли меня беззвездным куполом чужого черного неба.
Слыхал я, будто побывавшие на том свете и отпущенные на время в живые свояси, рассказывают о долгом черном коридоре, горном железнодорожном тоннеле, в который душу начинает тащить без паровоза, пара и дыма... и будто вдали просвет, высверленный в пустоте - той пустоте, что уплотняется кругом в каменный уголь небытия.
Нет, по иному было со мной. Все было наоборот. Не было тоннеля, не было движения вперед, давило назад и вниз спиной.
Чудилось-чуялось мне, будто я уже не согреваюсь вовсе, а уже совсем заледенел до полного бесчувствия и утопленным мертвым грузом погружаюсь все глубже в промерзающее прямо перед моими глазами круглое озеро, над коим нет сверху и небес - до самой ледяной глади.
Ледовая масса давила на меня сверху прозрачно-черным слепым кристаллом, граненой крышкой ледяного гроба...
Я знал, что все еще чем-то жив, потому что весь хотел кричать.
И я увидел в зените звезду - яркую и колкую.
Ее свет ударил острием только в один мой - левый глаз.
Боль была мгновенной и адской - и эта боль была вся моя жизнь.
И я увидел себя со стороны. Так бывает, говорят, сразу по смерти.
Мое тело лежало на бескрайней и гладкой белой поверхности и над ним стоял великан, словно отлитый из стали и отшлифованный до блеска. Луч света, пронзивший мне острием глаз, был ослепительно ярким, раскаленным мечом в руках великана.
Валхалла! - вдруг подумалось мне. Пустая Валхалла...
И крышка ледяного озера-гроба раскололась и разлетелась во все стороны бескрайнего пустого мироздания.
И казалось теперь по-новому - будто я не лежу навзничь на дне, а, напротив, падаю-лечу ничком, лицом вперед. С огромной высоты пустого мироздания на далекую холодную звезду, уже не угрожавшую мне выколоть глаза остриями лучей.
И я падал-летел к той звезде.
***
2. СКВОЗЬ ВАЛХАЛЛУ
СКВОЗЬ ВАЛХАЛЛУ
Вне времен и нигде
И видел я только одну звезду в пустоте.
И когда приблизился к ней, то развернулась звезда передо мной огромной кристальной линзой.
И увидел я сквозь линзу круглую планету, на которой не было ни океанов, ни материков. А была она вся покрыта кристаллами прекрасного холодного города.
И не было у той планеты никакого светила, а светилась она сама изнутри холодным хрустальным светом прозрачных зданий.
И видел я только одно темное место на планете. Оно было прямо передо мною и подо мной, на моем пути. Оно было проталиной-водоворотом, из которого поднималась навстречу темная магма и разливалась вокруг.
И я проник сквозь огромную линзу, как проникает поток солнечного света сквозь увеличительное стекло, собираясь в единый луч, в единый фокус. Все мое тело, все мое существо сфокусировалось в луч-поток ясного пронзительного взора на ледяную планету, с которой случилась беда.
Я видел эту беду воочию. Город, покрывавший ледяными узорами планету, стремительно испарялся от напора темной магмы, вырвавшейся на поверхность планеты и разливавшейся во все стороны.
И я летел лучом своего взора прямо в воронку, прямо в кратер...
И увидел я увеличительным взором, что темная магма, разливающаяся из недр планеты и поглощающая ледяные кристаллы огромного города, стынет и распадается на отдельные молекулы и атомы, на коней и меховые шапки. И магма эта была не что иное, как безудержная орда гуннов, гуннов, гуннов, гонимых из недр наверх неведомой подъемной силой...
И вдруг услышал я голос за мной и на миг весь сфокусировался, превратился в знание, что это голос того, кто стоял надо мной там, в пустой Валхалле, кто собрал меня потоком во вселенскую линзу и направил на планету, прямо в воронку извергавшегося гуннского хаоса.
И я услышал слова на неведомом, но ясном языке, которые мне надлежало понять сразу, но познать многим позже:
- Свободный входит в исток. Свободный входит в предел времени.
И в тот же миг
