Книга Контур тела - Татьяна Николаевна Стоянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
на предел
боялся уйти
туда
не героем
между
трезвостью
и запоем
посылал всех нах
был на лезвии и ножах
был поэтом в аду
жрал щи
ветра в поле
ищи-свищи
это я
говорил ты
я
дед
седеющее дитя
это ты
говорю я
ты
мы найдемся
у той черты
каталка
Больница № 13,
отделение скорой помощи
– Кто тебе вызвал скорую?
– Я кричала.
каталка
старуха
корявые пальцы
от пролежней
гнойные раны меж ног
в испарине лоб
словно вымазан в смальце
колени раздвинуты
голый лобок
кто скорую вызвал
звонила соседка
кричала
кричала я
пить дайте
пить
прикрой себя ба
переляг на кушетку
они уже заживо начали гнить
кого вы здесь ждете
нельзя
нужно в маске
она умирает
зажмите кулак
теперь разожмите
ты колешь без ласки
какой же
какой же дурак
бинтами обмотан
пропах корвалолом
в коляске заснул
оперевшись на трость
дедка отодвиньте
каталка с тяжелым
скажите
срастется ли кость
последний кто в очередь
вы посидите
стаканов нет в кулере
да и воды
при ваших шумах
речь об эндокардите
дышите
не кличьте беды
пить
дай мне попить
хоть чуть-чуть
санитарчик
нельзя тебе бабка
сказал же нельзя
не бьется
пустое
сними с нее датчик
кто в очередь
крайний здесь
я
Носилки
Вызов скорой помощи по адресу
Давыдковская улица, 12
Мы однажды умрем. Оказалось, что это не ново.
Оказалось, что мир поделился на «после» и «до».
Арестанткой из дома на волю иду по УДО.
Из подъезда со мной на носилках выносят больного.
Я не знаю, зачем так случилось, но только из нас
Не меня увозили в казенной машине в то утро.
Я запомнила белый зрачок – как нутро перламутра.
Я запомнила: ночь – значит, кто-то кого-то не спас.
Выходили со мной только три человека к ступеням:
Санитары и сын. Он сказал: «Значит, маме пора».
Я взяла его за руку: «Это такая игра.
Мы сейчас ее заново (слышишь?). Сейчас всё отменим».
Он стоял и смотрел у подъезда, глухой и немой,
И безвольные пальцы его холодней были льда.
Я не знаю, зачем так случилось, но лучше б тогда
Санитары не с ней увозили носилки – со мной
Прощание
Опала листва,
и совсем оголилась
береза.
Я с нежностью
странной
стою
в опустевшем лесу.
Так за руку держат
друзей –
в предзакатном
часу,
пока не погаснет
их пульс,
ослабев до износа.
Когда я смотрю
на причудливый
этот полет
по ветру листа –
так похожий
на кардиограмму,
зигзаг превращается
в линию,
точку,
и вот –
прощальный момент:
самый горький
и ласковый
самый.
Предчувствие
А смерть все уходит – и все не уйдет из таверны.
Так все сойдет, как след зеленки с раны
(«Под краном не мочи́»).
Меня тела пугают без изъяна,
Спортсмены и врачи.
Меня пугают маски, запах хлорки,
И слишком белый свет,
И как изогнут стих Гарсиа Лорки
В гитарный силуэт.
А смерть никак не выйдет – и в таверне
Останется стоять,
Пока в цветущей я брожу люцерне,
Пока мне снова пять.
КОНТУР дома
Странница
Что если я вдруг сорвусь и уеду?
Ключ от квартиры оставлю соседу,
Платья закину в рюкзак за спиной,
Странницей стану под стылой луной.
Что если я не вернусь в эти стены?
Тем, кто бездомен, земля – Ойкумена.
Дом мой утерян, как детство, как сон,
Где у детей моих много имен.
Что если я исхожу все пути,
Что если счастья нигде не найти?
Странники – те, кого кружит земля,
Чтоб возвратить их на кру́ги своя́.
Что если выход для нас – это вход?
Что если мир от войны не спасет?
Время ведет меня влет по спирали.
Близость – преодоление дали.
Вавилон
…Ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле.
Если ты в меня больше совсем не влюблен,
Посади в самолет и отправь в Вавилон.
Там на башне никто не зажжет огни
На мой всхлип полуночный: «Özlerim seni»[2], –
В пустоту между швами кирпичной кладки.
Я за пазухой прячу словарь украдкой
И твержу по утрам: «Bän seni severim»[3], –
Когда глажу голубку по сизым перьям.
Здесь никто никогда мой язык не поймет.
Здесь у каждого свой раз-говор, раз-вод.
Здесь у каждого свой бес-толковый словарь.
Здесь никто никому ни Господь, ни царь,
Ни слуга. Подчиняться никто не привык.
Не достроена башня: забыт праязык.
Словари не помогут возвысить дом
Нам до неба: расстанемся, разбредем –
Ся по разным квадратам земли.
Языки нас рассорили, размели.
Отделив друг от друга, язык – неделим –
Въелся в кожу. Так въелся мой – «ana dilim»[4].
«Tatlı bal»[5] – говорят. А по мне: «Acı su[6]».
Я его, как проклятье, в себе несу.
Если ты в меня больше совсем не влюблен,
Посади в самолет и отправь в Вавилон.
Здесь никто никогда так, как ты, не поймет.
Если умер язык – ни к чему перевод.
Триптих о доме
1 / путь
мои самые страшные сны
о путешествиях и дорогах
вчера я пыталась добраться
в ЮАР на перекладных
и никак не могла понять
в правильном ли направлении еду
этой ночью я перевозила через границу
шесть чемоданов с лекарствами
а в билете не было багажа
и денег в кошельке тоже
всю свою жизнь несколько раз в неделю
я еду во сне в дом своего детства
на поездах автобусах и машинах
воспроизводя в памяти их в мельчайших деталях
и никогда не доезжаю до пункта назначения
все мои одиночные поездки наяву
проверка на прочность
ответ на вопрос смогу ли