Книга Пружина для мышеловки - Александра Маринина

«Нет,– хотел было ответить Андрей.– Мнесовершенно не интересно, что там писал в своих тетрадках этот псих. Мне нужнасправка, на основании которой мне выдадут свидетельство о смерти, свидетельствоя отнесу в посольство США и получу визу, чтобы уехать на пять месяцев настажировку. Всё. Больше мне ничего не нужно и не интересно. Даже если ОлегПетрович не был сумасшедшим, даже, в конце концов, если он и убийцей не был, токакое это теперь имеет значение? Для меня, во всяком случае,– никакого. Яне Андрей Олегович Личко, я – Андрей Константинович Мусатов, и мне нет дела добессвязной писанины несчастного милиционера, которого во времена советскойвласти запихнули в психушку и залечили до полного разрушения личности. Нет мненикакого дела, нет, нет!!!»

Но вместо этого он почему-то ответил:

– Конечно, интересно, Лев Яковлевич.

Но обмануть доктора Юркунса оказалось не так-то просто. Он,казалось, прочел невысказанные мысли Андрея, потому что недобро усмехнулся.

– Не уверен, голубчик. Мне кажется, вы лукавите. Трагическаяистория Олега Петровича, похоже, оставила вас равнодушным. Но я все равнорасскажу вам то, что собирался, даже если вам это не нужно и не интересно. Какзнать, возможно, ваше отношение к этой истории со временем изменится, и тогдато, что я вам расскажу, может оказаться полезным. Так вот, в писаниях ОлегаПетровича постоянно повторялись две фразы. Первая: «Если бы знать, почему Ленатак поступила». Или, как вариант: «Не понимаю, зачем Лена это сделала. Мнекажется, если я это пойму, то пойму и все остальное.» И вторая фраза: «Все делов Группе. Мне кажется, это единственное объяснение. « Причем слово «Группа» вовсех случаях было написано с заглавной буквы. Ну вот, кажется, и все. Большемне нечего вам сообщить, Андрей Константинович. А вы, голубчик? Ничего спроситьне хотите?

На этот раз ответ «Не хочу» даже не пришел Андрею в голову.Ему стало интересно, как интересно бывает дочитать до конца детективный роман,чтобы узнать, кто же все-таки преступник, хотя ни один из персонажей невызывает ни малейшего человеческого интереса.

– А кто такая Лена? И что это за группа с заглавной буквы?Вы что-нибудь об этом знаете?– спросил он.

– Насчет группы – ничего,– развел руками Лев Яковлевич.–А вот что касается Лены – тут у меня есть кое-какие соображения. Вы, конечно,не знаете, но я вам скажу: когда человека направляют на принудительное лечениев психиатрическую больницу, вместе с медицинской картой обязательноприкладывают копию судебного решения.

– Ну, это понятно,– пожал плечами Мусатов.–Должен же быть документ, на основании которого человека помещают в больницу.Почему вы думаете, что я этого не знаю?

– А вы знаете, как выглядит это решение?– хитроприщурился Юркунс.

– Ну как… Обычно выглядит. Бумажка, официальный бланк среквизитами, все такое.

– Ой, Боже мой,– старый доктор сноварасхохотался,– как же вы молоды, голубчик, как же вы молоды! Неужели вывсерьез полагаете, что тридцать лет назад жизнь была такой же, как сейчас? Какиебланки? Какие реквизиты? Бог с вами, окститесь! Вы хоть примерно представляетесебе принципы ведения делопроизводства в те времена, когда не было компьютеров,а ксероксы были большой редкостью и все до единого стояли на учете в КГБ, и длятого, чтобы сделать копию одной-единственной никому не нужной бумажки, нужнобыло получить сто пятьдесят разрешительных и согласовательных подписей?

– Я не понимаю, к чему все это,– сердито буркнулАндрей, которого бесконечные упоминания о его молодости и неопытности уже сталираздражать.

Лев Яковлевич плеснул немного коньяку в опустевшую рюмку истал задумчиво крутить ее за толстую короткую ножку.

– Не сердитесь на меня,– внезапно улыбнулся он,–я так часто говорю о вашей молодости не потому, что хочу как-то поддеть илиуколоть, а только лишь для того, чтобы вы перестали, наконец, равнять прошлое снастоящим. Это разные эпохи, принципиально разные, и никакие аналогии тут непроходят. Чтобы что-то понять в той жизни, недостаточно обладать острыманалитическим умом. Нужно знать. В частности, нужно знать, что если подсудимыйпризнается виновным и вменяемым, суд выносит ему приговор, а если виновным, ноневменяемым, как это было в случае в Олегом Петровичем, выносится судебноерешение. Названия-то разные, и это юридически оправдано, все-таки в одномслучае человек признается преступником, а то, что он сотворил – преступлением,а в другом случае человек признается психически больным, а то, что он сделал,называется общественно опасным действием невменяемого, но суть одна, и выглядятэти документы совершенно одинаково. И в том и в другом содержится полноеописание содеянного и излагаются доказательства, в том числе и показаниясвидетелей, называются имена этих свидетелей. Просто в самом конце, в такназываемой резолютивной части документа, в одном случае пишется: «судприговорил», а в другом – «суд решил», вот и вся разница.

– Ну и что?– недоумевал Андрей.– Какое это имеетотношение к нашему делу?

– О, вот вы уже и сказали: к нашему делу. Это прогресс. Таквот, копий приговоров и решений всегда нужно много, экземпляровдесять-двенадцать, чтобы хватило для всех инстанций и заинтересованных лиц. Апечатные машинки, даже самые лучшие, электрические, на обычной бумаге пробивалимаксимум пять экземпляров, из которых только первые три были хорошо читаемыми,а два последних – почти «слепыми». Поэтому все приговоры и решения печаталисьна папиросной бумаге. Первый экземпляр, как и положено, делали на хорошейбумаге, а все остальные – на папиросной. Не знали?

– Не знал,– улыбнулся Андрей.– Мне это и вголову не приходило. Вы хотите сказать, что у Олега Петровича был на рукахприговор?

– Решение,– строго поправил его Юркунс.–Судебное решение. Да, этот документ у него был. И еще один экземпляр былприложен к его медкарте, чтобы врач в любой момент мог ознакомиться. ЭкземплярОлега Петровича, разумеется, не сохранился, его личные вещи после смерти былиуничтожены, поскольку их никто не востребовал. А вот экземпляр, приложенный ккарте, сохранился. И я позволил себе принести его сюда, специально для вас.

– Зачем?– поморщился Андрей.

Ему совсем не хотелось читать подробные описания кровавыхзлодеяний человека, который стал его биологическим отцом. Стоп! Но ведь ЛевЯковлевич уверяет, что никаких злодеяний не было… То есть они были, но совершилих вовсе не Олег Личко.

– А вы почитайте, вам будет любопытно.

– Я не хочу читать об убийствах детей,– резко ответилМусатов,– независимо от того, кто на самом деле их совершил. Я – человекс нормальной психикой, я не могу получать удовольствие от такой, с позволениясказать, литературы.

– А вы про убийства и не читайте. Вы обратите внимание надоказательственную базу. Все обвинения Олега Петровича было построено насвидетельских показаниях одной молодой женщины, которая утверждала, что виделаЛичко рядом с детским садиком, из которого впоследствии пропал ребенок, и Личкоякобы что-то там долго высматривал и даже задавал этой свидетельнице вопросы опорядках в том садике, о воспитателях, о времени прогулок и так далее. Почитайте,почитайте. Она там много чего интересного рассказывала про Личко.