Книга На восходе солнца - Василь Быков

отскакивает в сторону.

За дверью все затихает.

— Карашё? — говорит Пауль, обращаясь к старшему технику-лейтенанту.— Карашё даль швайн эсэс?

— Молодец! — сдержанно хвалит капитан.— Наловчился. Где практиковался?

— Практик? Демянск! — произносит Па­уль.— Унд Витэбск. Унд Брест. Унд Бреслау.

— Солидная практика. Ну, покажи класс!

Пауль снова бьет в дверь и, выбросив мага­зин, заряжает новый.

Наступает тишина, и в этой тиши четко слы­шатся крадущиеся шаги за стеной. Они все бли­же. ближе и явственней. Пауль медленно подни­мает автомат, готовясь ударить в самый нуж­ный момент, как вдруг, взглянув в пробитую очередями дыру, испуганно вскрикивает:

— Панцерфауст!..

Мощный взрыв на пороге вышибает дверь, в щепки разносит шкаф. Все накрывает клубяща­яся туча дыма и пыли, в которой появляются темные тени в касках.

Резко отпрянув от окна, Ананьев бьет почти в упор по выбитой взрывом входной двери, в которую врываются эсэсовцы. Двое из них пада­ют, выронив оружие, и Зина, метнувшись из-за стены, подхватывает автомат. Она укрывается за косяком у двери, Ананьев стоит напротив. Терещенко отстреливается из кабинета. Все ок­на выбиты, зал простреливается перекрестным огнем. Этот огонь не дает Ананьеву перебегать с места на место, он загнан в угол напротив от входа. От входа его прикрывает лишь стол.

— Зина, не выходи! Зина, стой там! — кри­чит Ананьев и приседает: очередь из пролома густо бьет в стену над его головой.

— Петя! — восклицает Зина.

— Ничего, ничего! — говорит Ананьев, вска­кивая.— Ты держись! Главное, ты держись!

Майор стреляет по входу, но, по-видимому, у него кончаются патроны, он передергивает затвор, однако выстрелов нет. Воспользовавшись его заминкой, в зал врываются двое в касках, Ананьев бросает в них автоматом, потом, схва­тившись за угол стола, опрокидывает его с по­судой на дверь.

Однако эсэсовцы уже ворвались в прихожую и из нее прорываются в зал. Зина из-за косяка бьет по ним сзади, двое падают, автомат из рук убитого отлетает к стене, и Ананьев бро­сается за ним. Не дотянувшись, однако, до ору­жия, он падает на колено и хватается рукой за плечо. Между пальцев его бьет кровь.

— Петя! — восклицает Зина, бросаясь из сво­его укрытия к раненому.

— Стой! — кричит Ананьев, но поздно. Вор­вавшийся из разбитой прихожей эсэсовец почти в упор стреляет по обоим из автомата. Ананьев сразу сникает, а Зина еще находит в себе силы обернуться.

— Ах, гады вы! Гады!..

На ее лице боль и отчаяние, ненавидящий взгляд устремлен в пьяное, заросшее щетиной лицо эсэсовца, глаза которого щурятся в нена­висти и уверенно руки поднимают автомат. Почти со сладострастием на лице он разряжает его в девушку, которая покорно опускается на широкую грудь майора. В этот момент из ка­бинета врывается Терещенко, они встречаются взглядами, эсэсовец перекидывает ствол авто­мата, но Терещенко опережает его, и эсэсовец тяжело грохается спиной на паркет.

В зал врываются еще несколько эсэсовцев. От­стреливаясь, Терещенко уходит в глубину по­мещения...

От сильного толчка в спину Пауль падает на ступеньки крутой каменной лестницы, ведущей в подвал, пытается встать, но, сбитый сапогом, падает снова и сползает до низа. За ним спу­скаются несколько эсэсовцев, среди которых два офицера, увешанных наградами, в касках, с автоматами в руках.

В подвале несколько тише, чем наверху, вы­стрелы здесь слышатся глуше. Эсэсовцы вклю­чают фонарики, направив их на окровавленное лицо Пауля.

— Дас ист зольдат? — сквозь сжатые зубы спрашивает офицер.

— Никс зольдат, гер обершурмфюрер. Дас ист цивильмайстер.

— Цивильмайстер? Дас ист швайне! Дас ист верротэр! Эргёген! — приказывает эсэсовец сол­датам, и несколько немцев быстро пристраива­ют веревку на двери. Другие заламывают руки Пауля.

— Верротэр!

— Игр дас ист верротэр! Игр вердербен штурцен Дойчленд! — кричит в отчаянии Па­уль. Где-то раздается стук в дверь, и слышится голос Ирмы:

— Пауль! Пауль!

Двое эсэсовцев отпирают дверь, из которой вырывается Ирма. Поняв, что здесь происходит, она бросается к мужу.

— Пауль!!

Пауль, однако, почти не реагирует, он ждет, когда эсэсовец закрепит веревку, и спокойно да­ет накинуть на себя петлю.

— Будьте вы прокляты!

Рыдая, Ирма в отчаянии бросается к одному эсэсовцу, к другому, пока офицер не обрывает ее ругательством. Двое эсэсовцев уволакивают ее в темный подвал, где она затихает вскоре.

Остальные торопливо вешают Пауля.

Тем временем с крыши виллы все трещат вы­стрелы, и пули взбивают воду реки. Несколько машин горит в броде, несколько застряло на глубине, остальные не могут объехать их. Под огнем с чердака эсэсовцы пытаются перетащить машины, но теряют дорогое для себя время...

Преследуемый эсэсовцами, отстреливаясь, Те­рещенко перебегает из комнаты в комнату в по­исках лестницы наверх. В кабинете, заваленный опрокинутой мебелью, лежит капитан. Он кон­тужен, ранен, но жив. Терещенко пробегает ми­мо, едва уклоняясь от пуль эсэсовцев, ухватив­шись за обломанные перила разрушенной вин­товой лестницы, подтягивается и скрывается на втором этаже. Подбежавшие эсэсовцы стреляют вслед, потом подтаскивают к лестнице столы, чтобы взобраться следом. Терещенко тем време­нем спускает им на головы буфет с посудой, за­купорив тем узкий лестничный проход, и взби­рается выше. У него уже немецкий автомат, но он бережет патроны и стреляет лишь в край­них случаях.

Пробегая мимо разбитых окон, он оглядыва­ется на переправу, в которой возятся с машина­ми эсэсовцы, не преминув дать одну-две корот­кие очереди по ним. Наверху, слышно, пострели­вает автомат Васюкова. Однако эсэсовцы скоро прорываются по винтовой лестнице на второй этаж, и Терещенко едва успевает проскользнуть в люк, ведущий на чердак к Васюкову. Наверное, последней пулей он ранен, и только перевалив­шись за край люка, обнаруживает это. Пуля во­шла в бок, его гимнастерка без ремня скоро на­бухает кровью.

Васюков под разбитой черепицей кровли, при­гнувшись, бросается навстречу Терещенко.

— Что? Что там?

Терещенко машет рукой.

— Все?

— Все, да.

— Так, ничего, — после паузы говорит Ва­сюков. — Вот бинт, на, перевязывайся. Сможешь поревязаться?

Терещенко кивает головой.

— Давай! А я их огоньком! Не любят огонь­ка. сволочи! А ну, еще вам...

Он, наскоро прицелясь, стреляет очень корот­кими очередями, а Терещенко торопливо пере­вязывает себя под гимнастеркой. Потом, схва­тившись за автомат, приподнимает люк и едва успевает увернуться от очереди.

— Сволочи!

Хорошо, однако, бетонная балка перекрытия защищает его от пуль снизу, которые крошат ее в щебенку. Но балки этой хватит ненадолго. Наконец в стрельбе наступает пауза, Васюков лежит возле дыры в крыше, не спуская глаз с переправы. Но и на переправе наступает замин­ка. Бросив застрявшие машины, немцы убра­лись на тот берег и скрылись за стоящими в