Книга Под защитой твоей нежности - Ольга Гусейнова

Фабиус присел рядом со мной на корточки и с безумной улыбкой вновь предложил:

— Верни мне Кесси.

— Я не могу, — просипела отчаянно, сжимаясь в затравленный, измученный комок.

Удар, хлесткий и сильный, от которого я завалилась на бок, сопровождаемый яростным ревом:

— Не смей открывать рот, пока не вернешь ее голос. Поняла?

Сил хватило только кивнуть, а он продолжал измываться:

— Тебе не помешает как следует загореть! Это у Кесси кожа нежная и белая как фарфор, тебе такую иметь не положено. Не заслужила!

Отойдя на пару шагов, он резко обернулся и снова вкрадчиво спросил:

— Вернешь мне Кесси?

Ухо и скула гудели от удара; я молча глотала слезы и кивала. Вера в моего спасателя Волка, который придет в самый страшный момент, — умерла. Я ошибалась. И родные ошибались. Их ведь никто и ничто не спасло, так почему кто-то должен спасать меня? Без имени! Без голоса! Без…

Раньше я считала, что люди — воплощение зла, теперь понимаю, что людям до веров далеко.

Глава 4

Меня окружали сотни запахов: сухой земли, затхлого матраса, что служит мне постелью последний год, куриного помета от недалеко расположенного птичника, стойкий аромат разнотравья и деревьев, которые плотной стеной окружают огромное поместье. Шастающие кругом день и ночь оборотни клана де Лавернье воспринимаются обонянием озлобленными псинами, напрочь пропитавшимися страхом рядом с безумным хозяином. Потеряли они достоинство и истинную силу веров.

Жарко! Душно! Нестерпимо хочется пить, но лежащая рядом миска пуста: воды и еды мне не принесли, ведь хозяин, услышав новость про обретение заклятым врагом истинной пары, тотчас улетел из поместья на вертолете. И забыл про меня. А без его приказа меня ни для кого не существует.

Горло пересохло, живот сводит от голода, но даже попросить воды я не в силах. Да и говорить я, кажется, разучилась за последние пять лет. С того памятного дня, когда меня привязали к столбу посреди двора, стоило мне открыть рот, его тут же затыкали кулаком или ревом. Хозяин не может слышать мой голос, ведь он совсем не похож на голос его Кэсс. Вот и я теперь другая — сильно загоревшая, исхудавшая, с впавшими щеками и глазами, свалявшимися волосами, вечно избитая и покусанная. «Любимая» игрушка для битья у зверя.

Почему-то всплыл в памяти кусочек услышанного разговора де Лавернье с подручным:

«… — Мессир, наши источники сообщили, что Морруа обрел истинную. Представляете, совсем юную и слабую полукровку, ее украли прямо из-под носа у родного клана.

— Собирай отряд, вылетаем сейчас же. Я тысячу лет ждал этого проклятого события, чтобы отомстить. Забрать у него то, что он забрал у меня: женщину и власть. И прикажи Димитросу, пусть подорвут, к псам, замок Морруа. Если повезет, выйдет впечатляющий могильный холм, а нет — лично глотку вырву этому щенку…»

Кажется, я слышала это вчера, когда меня приволокли от мессира в уже обжитой сарай и оставили, как обычно, приходить в себя. За пятнадцать лет рядом с де Лавернье я, наверное, десятки тысяч раз слышала это имя — Тьерри Морруа. Судя по злобным обмолвкам мучителя, второй по силе вер на Земле, убийца Кассандры де Лавернье, истинной пары моего хозяина. Враг, лютый и беспощадный! Если он такой же, как Фабиус, мне страшно за этот мир.

Приоткрыв глаза, посмотрела на измученную руку, краснота от ожогов еще не прошла, в этот раз меня неделю держали под палящим солнцем, а облегчение приходило только с наступлением сумерек. Но мессир почти добился своего: теперь я вряд ли похожа на его драгоценную Кэсс, поэтому и издевался все более жестоко — внешний вид «любимой» больше не останавливал, не спасал меня от побоев. Как же я ошибалась, считая адом жизнь с людьми, ведь они просто не способны на звериную жестокость Фабиуса де Лавернье!

Первые двенадцать лет жизни в родной стае научили меня любить и дали познать, что такое счастье и родительская любовь. Я искренне верила, что сказки и чудеса существуют.

За тринадцать лет в доме дона Саллеса я познакомилась с жестоким миром людей, войной, торговлей живым товаром и совестью, но и к многому приобщилась: модным трендам, разным языкам и культурам, мировой литературе и наукам, значительно расширив кругозор и получив достойное «племянницы» дона образование. То, чего так рьяно избегал наш вожак Амадео, старательно ограничивая свою стаю от людей и их влияния, сеньор Лука буквально вынудил меня впитать в себя как губка.

Последние пятнадцать лет в плену у мессира Фабиуса де Лавернье полностью перечеркнули прежнюю жизнь. Исковеркали, уничтожили веру в чудеса, убили душу, растерзали мою личность в клочья, отняв последнее, что было: достоинство, веру в будущее и свободу.

Я обреченно обвела взглядом крохотный сарайчик, служащий мне пристанищем последний год. Теперь я даже подвала не достойна — жалкая подделка великолепной Кэсс. На кое-как сбитых из досок стенах я царапала черточки — зачем-то считала прожитые дни, месяцы и годы… Наверное, это единственное, что я делала в любом состоянии. Чтобы помнить хоть что-то о себе, не забыть полностью самое себя. Пару дней назад мне исполнилось сорок лет, двадцать восемь из которых живу в аду.

Как же нестерпимо хочется пить, даже облизнуть пересохшие губы нечем, в рот словно песка насыпали. Но я не смею и пикнуть о муках, лучше полежать в тени, отдохнуть всеми забытой. Сейчас, пока хозяина нет, я словно в раю: почти без страха, паники и дрожи, без запаха его безумия, а значит, еще немножко в безопасности. Можно забыться и вздремнуть…

В длительной неподвижной позе затекло тело, болит каждая клеточка, раны в этот раз зарастают ужасно медленно. Кожа в засохшей крови зудит, чешется, но сил даже пальцем шевельнуть нет. Я медленно, но верно умираю, уже не только душой, но и физически. А страха перед смертью нет. Скорее, я ее жду, нет, почти жажду. Только волчица пока сопротивляется, удерживает мою душу, свою человеческую половинку, на этом свете, царапается, тоскливо воет у меня внутри. Она еще надеется на что-то, на свою истинную пару, а я потеряла веру в чудо окончательно. Все, хватит, Он не придет, Его не существует. А значит нет больше смысла бороться, как и сил, чтобы выживать и терпеть.

Сквозь многочисленные и довольно широкие щели в стенах сарая я наблюдала за происходящим в поместье. Вот кто-то рыкнул рядом, заставив меня рефлекторно сжаться в ожидании удара и боли, но оказалось, что это всего лишь дворовый пес отогнал кур от своей миски.

От шумной птичье-собачьей потасовки меня отвлек шум винтов вертолета, на который начали собираться обитатели поместья. Моя душа тоскливо сжалась, вдоль позвоночника, несмотря на духоту, прошелся холодный сквозняк: как жаль, мой отдых быстро закончился — хозяин вернулся.

Скоро на просторной площадке в ожидании мессира собралось большинство веров и часть наемников-людей. Все задрали головы, наблюдая за приближением незнакомого вертолета. Таких я здесь еще не видела — слишком необычный, черный, напоминающий хищника, крокодила. Наконец он завис над собравшимися, но приземляться не спешил, заставляя встречающих нервничать и напрягаться. Дальше началась жуть. Самый высокий вер нелепо взмахнул руками, падая на землю, а его голова разлетелась как перезрелый арбуз. Следом за ним трупы людей и веров быстро усеивали вертолетную площадку, в них стреляли прицельно, не тратя пули зря, словно не хотели попасть в кого-то случайно. Началась паника и беготня, а вертолет резко пошел на посадку.