Книга Смерть под маской - Сьюзен Хилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С уважением и прочее, Джон Тёрлби, секретарь».
— И вы поехали? — спросил я, откладывая письмо.
— О да. Да, я поехал в Йоркшир. Сам тон письма дал мне почувствовать, что выбора у меня нет. Да и любопытство одолевало. Тогда я был моложе и не чурался приключений. Отправился с легким сердцем, как только завершился семестр, недели через две.
Тео подался вперед, налил себе еще стаканчик виски и знаком предложил мне сделать то же самое. Свет от огня позволил мне разглядеть его лицо. Речь его лилась непринужденно, зато черты хранили выражение обеспокоенное и тревожное, никак не вяжущееся с нарочитой оживленностью слов.
— Я не знал, с чем предстоит столкнуться, — сказал он, отпив виски. — Не было у меня никаких предвзятых мыслей о месте, именуемом Хоудон, или об этой графине. Если б я… Вы, Оливер, считаете мою историю странной. Только она ничто, просто прелюдия к тому, о чем поведала мне эта необыкновенная старушенция.
В день моей поездки Йоркшир из-за сплошной облачности казался мрачным и хмурым. Пересадку с поезда на поезд я сделал вскоре после полудня, когда зарядил дождь, и хотя местность, которую мы проезжали, в ясную погоду была явно прекрасной, теперь же она едва просматривалась на сотню ярдов:[9]никаких высоких холмов, долин и поросших вереском просторов, одни только сумрачные облака, жмущиеся к серовато-коричневой сельской земле. Стоял декабрь, и уже стемнело, когда неспешный поезд, пыхтя на подъемах, добрался до станции Эскби. Из него вышла горстка пассажиров, тут же исчезнувших во тьме станционного прохода. Воздух был сырой, в лицо дул влажный холодный ветер, пока я шел до площадки перед станцией, где стояли в ожидании два такси и — немного в стороне — большая черная машина. Едва я появился, навстречу мне сквозь мрак устремился мужчина в твидовой кепке.
— Доктор Пармиттер, — констатировал он. — Гарольд, сэр. Должен отвезти вас в Хоуби.
И то были единственные слова, произнесенные Гарольдом по собственному почину, на всем пути, после того как он уложил мой чемодан в багажник и завел машину. По укоренившейся привычке он поместил меня на заднее сиденье, хотя я бы предпочел сесть рядом с ним, а поскольку, едва выехав из города, мы попали в непроглядную темень, поездка оказалась нудной.
— Далеко еще? — спросил я в каком-то месте.
— Четыре мили.[10]
— Вы давно работаете у леди Хоудон?
— Давно.
— Как я понял, у нее слабое здоровье?
— Слабое.
От дальнейших попыток я отказался. Откинувшись на прохладную кожу сиденья, я молча ждал окончания нашей поездки.
На что я рассчитывал? Холодный и одинокий дом над оврагом с плющом, прилепившимся к сырым стенам, полупорожний ров со склонами, скользкими от зеленой тины, и дном, черным от застоявшейся воды? Престарелый, похожий на скелет дворецкий, высохший и скрюченный, да призрачная бестелесная фигура, плавно скользящая мимо меня по ступеням?
Что ж, дом и впрямь стоял на отшибе. Мы свернули с местного шоссе и проехали, по моим прикидкам, куда больше мили по ухабистой узкой дороге, однако под конец она неожиданно расширилась и я увидел распахнутые настежь большие железные ворота. Подъездная дорожка так изгибалась, что поначалу впереди стояла сплошная темень, но потом мы довольно резко свернули вправо, проехали по низкому каменному мосту, и, вглядываясь в черноту, я увидел внушительный дом, из нескольких высоких верхних окон которого лился яркий свет. Мы остановились на гравийной площадке. Входная дверь, к которой вели каменные ступени, была открыта. Из нее тоже лился свет. В целом все это оказалось более привлекательным, чем я ожидал, и хотя дом был большим, выглядел он приятно, ни в малейшей степени не напоминая «Дом Ашеров»,[11]ужасные события в котором не выходили у меня из головы.
Миловидный дворецкий, назвавшийся Стивенсом, провел меня двумя этажами выше, в прелестную комнату, отгороженную от угрюмой ночи длинными темно-красными шторами, где я нашел все, чего только мог пожелать, чтобы уютно скоротать время до утра. Пробило шесть часов.
— Ее сиятельство пожелала, чтобы вы присоединились к ней в синей гостиной в семь тридцать, сэр. Не сочтите за труд позвонить в колокольчик, когда будете готовы, и я провожу вас вниз.
— У леди Хоудон принято одеваться к ужину?
— О да, сэр. — Лицо дворецкого осталось бесстрастным, но в голосе его мне послышалось легкое презрение. — Если у вас нет смокинга…
— Нет-нет, благодарю, у меня есть. Просто я подумал, что лучше все же уточнить.
Смокинг с черной бабочкой я уложил в самый последний момент, поскольку не раз убеждался: лучше подготовиться излишне, нежели недостаточно. Но я и не догадывался, чего ждать от предстоящего вечера.
Стивенс прибыл без промедления, чтобы проводить меня вниз по лестнице и по широкому коридору, стены которого украшали большие живописные полотна и гравюры со сценами охоты. Здесь же стояли шкафы, полные всяких занимательных вещиц, в том числе масок, ископаемых и раковин, серебра и эмали. Шли мы слишком быстро для детального рассмотрения, и я лишь бросал по сторонам беглые взгляды, однако мысль о хранившихся в этом доме сокровищах, которыми мне, возможно, позволят полюбоваться, меня воодушевила.
— Доктор Пармиттер, миледи.
Мы оказались в чрезвычайно величественном зале с великолепным камином, перед которым стояло три больших дивана, освещенных светом ламп и пламенем. Лампы были тут повсюду, но горели вполнакала. На стенах висело несколько превосходных полотен: эдвардианские[12]фамильные портреты, сцены охоты, подборки небольших пейзажей, писанных маслом. В дальнем углу зала я заметил концертный рояль, рядом с которым стоял клавесин.
В такой гостиной ничто не говорило об увядании или ветхости, не вызывало тревоги. Зато женщина, сидевшая в кресле с прямой спинкой, отвернув от огня лицо, ни теплотой, ни приветливостью не отличалась. Весьма престарелая, с бледной пергаментной кожей, свидетельствующей о глубокой старости и похожей на хрупкие лепестки засушенного лунника. Волосы у нее были седые и редкие, но тщательно уложенные в высокую прическу, скрепленную парой сверкающих украшений. На ней было длинное платье из зеленой материи с великолепной бриллиантовой брошью, бриллианты же украшали и высокую жилистую шею. Глубоко посаженные глаза графини вовсе не отличались старческой блеклостью. Их взгляд пронизывал насквозь, а ясная голубизна обескураживала.
Она подала мне левую руку, изучающе вглядываясь в мое лицо. Я взял холодные костлявые пальцы, щедро и даже несколько чрезмерно унизанные драгоценностями, главным образом опять же бриллиантами, но был среди них и громадных размеров изумруд.