Книга Родной берег - Уильям Николсон

– Дики – поразительный парень, – сказал Руперт Бланделл, когда они с Ларри улучили момент, чтобы наконец-то выпить. – Любит припарадиться и нацепить свои медали, но на самом деле в нем ни капли чванства. Член королевской семьи, его племянник женится на нашей будущей королеве, но поддерживает правительство лейбористов. Знаешь, мне кажется, что он ощущает себя в каком-то смысле белой вороной.

– А меня восхищает Эдвина. Тут ее все обожают. – Ларри имел в виду индийских лидеров.

– Представляешь, они с Дики ругаются как кошка с собакой, – сказал Руперт, – но ты прав. Он тоже ее обожает.

С наступлением независимости Маунтбеттен перестанет быть вице-королем, но останется генерал-губернатором Индии. Дворец вице-короля станет губернаторской резиденцией. Кто-то из штата останется, но многие уедут. Саид Тархан, мусульманин, собирался в Карачи – на должность адъютанта при Джинне. Руперт Бланделл решил задержаться еще на пару недель, помочь с организацией передачи власти, а потом уехать домой вместе с Джеральдиной.

– А там чем займешься? – спросил Ларри.

– Продолжу преподавать, наверное. Чарли Брод обещал взять меня в Тринити. А ты что?

– Бог его знает.

Тем же днем, но позже, когда потоки тропического ливня обрушились на Сады Моголов, у Ларри состоялся разговор с Джеральдиной Бланделл, который помог ему определиться с планами. После рассказов Руперта она заинтересовалась банановым бизнесом. И в отличие от многих не считала его забавным.

– Значит, «Файфс» – ваше семейное предприятие?

– В каком-то смысле, – объяснил Ларри. – На самом деле мы – «дочка» «Юнайтед фрут компани», но все британские сделки идут через нас.

– Большая компания?

– Прежде на нас работало более четырех тысяч человек. Война нас сильно потрепала. Теперь понемногу восстанавливаемся.

Ларри с удивлением отметил, что говорит «мы». Здесь, на другой стороне земного шара, его отъединенность от семьи словно куда-то делась.

– А руководит бизнесом ваш отец?

– Да. Начинал еще мой дед, в 1892-м. А отец сменил его в двадцать девятом.

– А вы смените его?

– Вряд ли. Я как-то никогда не участвовал в делах компании.

Глаза Джеральдины расширились от изумления.

– Почему?

– У меня были другие планы. Знаете, когда ты молод, хочется найти свой путь.

– Да, но как же ваш долг? – Она смотрела на него серьезным взглядом, так что становилось стыдно за юношеские мечты. – Вы родились в богатой семье. Вы должны принять ответственность, которая с этим связана, разве не так?

– Могу сказать вам одно, – смущенно ответил Ларри. – Мне казалось, все это не мое.

– И чем же вы хотели заняться?

Ларри пожал плечами, понимая, каким смехотворным ей покажется его ответ; на самом деле сейчас это казалось смехотворным и ему самому.

– Я хотел стать художником.

– Художником! В смысле писать картины?

– Да.

– Это, конечно, замечательно, Ларри. Только это не работа.

Джеральдина видела все в простом и ясном свете, не замутненном ни тщеславием, ни иллюзиями. Она была прагматиком и реалистом – и при этом верила в Господню благодать.

С каждым днем она казалась Ларри все красивее. Он любовался тем, как она работает, не замечая его взгляда. И уже подумывал, что хотел бы стать для нее большим, чем друг и коллега, но боялся сделать первый шаг. Боялся быть отвергнутым. В конце концов, что он мог предложить?

Он улучил минутку написать Китти и Эду, – то есть на самом деле Китти.

Кругом хаос, муссонные дожди, а мы готовимся ко Дню независимости. Все только и твердят об Англии, ласковой матери, которая с гордостью смотрит, как взращенное ею дитя встает на ноги. А по-моему, это абсолютная чушь. Индийская цивилизация куда старше нашей. А что до меня самого, то рядом с такими людьми, как Неру, Патель и, разумеется, Ганди, я ощущаю себя ребенком.

В последние дни я тоже серьезно задумался о собственном будущем. Когда я обрету независимость? Думаю, вам покажется странно, ведь мне, в конце концов, почти тридцать, но, очутившись здесь, я о многом подумал впервые. Что за жизнь я намерен вести? И имеет ли значение то, чего я сам хочу? Как я понимаю тебя, Китти, когда ты пишешь, что значит действительно жить. Я тоже этого хочу. Но одновременно с тем во мне растет убежденность, что гоняться за мечтой бессмысленно. Возможно, мне стоит больше думать о своих обязанностях. Мужчине моего возраста и положения следует заняться полезной работой, жениться и завести детей. Разве это не так? Если я останусь холостяком без своего занятия, какой с меня будет прок? Думаю, это и называется смыслом жизни.

Как бы то ни было, я чувствую, что мир вокруг меняется, и, возможно, в этот исторический момент изменюсь я сам. В скором времени подумываю вернуться домой. Спросишь зачем? В конце концов, я смогу наслаждаться долгими беседами с тобой и Эдом. И Эд скажет мне, что все зависит от удачи. А ты скажешь, что я должен научиться летать. А я буду сидеть, улыбаться и кивать, просто радуясь тому, что мы снова вместе.

Только завершив письмо, он с удивлением понял, что ни разу не упомянул Джеральдину, хотя мысли о ней не покидали его ни на секунду. Ничего. Еще будет время рассказать, если появится о чем.

* * *

Наступила полночь; к рассвету дождь прекратился, и город приготовился к празднику. В каждом окне виднелся государственный флаг; на деревьях красовались гирлянды шафрановых, белых и зеленых флажков. На площадь Принцесс-Парк, где была возведена арена, с утра стекалась публика. Посреди, под куполом на четырех тонких колоннах, стояла огромная статуя короля Георга Пятого; площадь со всех сторон окружали дворцы – низама Хайдарабада, гаеквара Бароды и махарадж Патиалы, Биканера и Джайпура. Из их окон открывается вид на временные помосты и флагшток, где сегодня будет поднят флаг новой страны.

Ларри пошел на площадь, чтобы своими глазами увидеть этот исторический момент. Вместе с ним отправились Руперт с Джеральдиной, Марджери Брокман и Фэй Кемпбелл-Джонсон. Довольно быстро выяснилось, что народу куда больше, чем ожидалось. Вся Королевская дорога вплоть до Ворот Индии была плотно забита людьми, стремящимися попасть на Принцесс-Парк. Они радостно кричали, смеялись и махали флагами. Ларри и его сотрудники с трудом протискивались вперед, показывая пригласительные билеты улыбающейся охране. Но на самой арене царил полный хаос. Толпа заполнила гостевую трибуну, одни уселись в кресла, другие влезли на сиденья, ручки и спинки.

– Дорогу мэмсаиб![20] – весело выкрикивали голоса, пока Ларри и Руперт пытались провести своих спутниц сквозь толчею. Вот уже стал виден флагшток, но не пройти. Давка такая, что женщинам пришлось поднять детей над головой. Даже сам Неру не смог пробраться к главному помосту. Ларри видел, как тот взобрался на плечи какого-то мужчины и зашагал в сандалиях прямо по головам.