Книга Жизнь и смерть в ее руках - Лариса Соболева

– Значит, вы выступили с инициативой, – сказала в раздумье Урванцева. – Ну, так и отвечать вам же. Надеюсь, вы знаете: существует закон об охране частной жизни граждан. Следовательно, мы заведем на вас дело, а если старательно поищем, то сделаем это дело толстым и многотомным, чтобы вы отдохнули на нарах и поразмыслили, что такое хорошо и что такое плохо.

– Разве вы меня не шантажируете? – совсем сник Скляренко.

– Нет, – грубо оборвала она. – Рисую ваши перспективы.

– Елена Петровна, хотите узнать, что собой представляет Скляренко? – оживился Князев. – Итак, вехи его биографии. Господин Скляренко окончил журфак успешно, подавал большие надежды. Женился выгодно на дочери декана, еще учась в университете. После учебы устроился неплохо, бросил жену с сыном, папа-декан уже был не нужен. Начались перемены в нашей империи, менял места работы и Скляренко. Когда его посылали в «горячие точки», он катал заявления об уходе. Женился второй раз, тоже с выгодой, родил дочь, папу жены загнал в гроб: втянул в авантюру и нечаянно разорил, деньги прикарманил. На этот раз жена сама ушла, не подав на него в суд. Стряпал пиар по заказу, как положительный, так и отрицательный, за что не раз был бит. Соблазнил несовершеннолетнюю, пришлось опять жениться, на ней женат до сих пор, имеет любовницу, у которой от него ребенок, но об этом никто не знает… кроме нас.

– Достаточно, – сказала она.

– Вы же не узнаете его хобби, – возразил Павел Павлович. – Он увлекается художественной фотографией. Снимает голеньких девочек от двенадцати до пятнадцати лет. Я так и думал: гнилой ищет гнилье в других.

– Уже интересно, – встрепенулась Урванцева. – Развратные действия…

– Это еще надо доказать, – побагровел Скляренко.

– Мои люди раскопали вот это, – потряс тощей стопкой листов Князев, – и с доказательствами не будет сложностей. А если я все это обнародую в прессе?

– Кому интересна моя биография? – фыркнул Скляренко. – Моя фигура слишком незначительна, чтобы соорудить скандал.

– Твоей жене будет интересно, тестю с тещей, друзьям, которые думают о тебе лучше, чем ты есть.

– Можно подумать, ты, Пал Палыч, чист и светел, как Вифлеемская звезда, – обозлился Скляренко. – Нет у нас капиталистов, которые бы не ускользали от налогов, не топили бы партнеров, не занимались бы махинациями и воровством.

– Докажи, – его же монетой парировал Князев. – Ты за счет других живешь, а я работаю. Ра-бо-та-ю. А не убегаю от «горячих точек». И я отвечаю за всех, думаю за всех, а таких тысячи. И у всех семьи, значит, как минимум это число увеличивается втрое.

– Господи, боже ты мой, – хмыкнул Скляренко. – Можно подумать, без вас все рухнет. До вас существовал завод, без вас тоже будет существовать.

– И мир будет, – закивал Князев. – И жизнь продолжится. Никак ты не хочешь понять: мы с тобой на разных полюсах. Ты в дерьме копаешься, а я дело делаю. Тебе только морду били, кстати, заслуженно, а меня убить хотят, потому что кто-то вроде тебя не любит работать, а хочет взять готовое. В этом разница между нами. Такие, как ты, делают медвежью услугу остальным журналистам, одна паршивая овца все стадо портит.

– Пал Палыч, не стоит так тратиться, он все равно не поймет, – сказала Урванцева мягко, а с корреспондентом заговорила с позиции силы: – Гражданин, отвечайте: кто вам приказал выслеживать Князева?

– Никто, – опустив голову, буркнул он.

– Пал Палыч, если вам не в тягость, подержите его здесь еще, дадим ему шанс одуматься. Отпускать Скляренко нельзя, сами понимаете, а мы пока раскопаем его связи с преступниками. И тогда он пойдет как соучастник, а это уже серьезная статья.

Скляренко молча принял свою долю, его увел охранник.

– Без сомнения, ему платят за добычу компромата, – уверенно заявила Урванцева. – Когда он стал свидетелем покушения на вас, решил сорвать банк. Ничего, признается, не захочет же он сидеть за решеткой.

– Меня еще один фотограф интересует – П. Ржевский.

– А не Скляренко ли это? – предположила Урванцева.

– Он говорит, это кто-то другой и под псевдонимом.

– Хотите сказать, что к вам приставили двух фоторепортеров из одной газеты? Не будьте наивным, Пал Палыч. Ну, хорошо, раз вы сомневаетесь, я узнаю, кто есть П. Ржевский. Вас, кажется, зовут… – обратилась она к тощему парню.

– Это Тетрис, – поднялся Князев. – Вы подождете?

– Нет, нет, у меня много забот.

32

Очень сложно было получить разрешение на дежурство у постели мужа, но она проявила настойчивость. Жена Спартака сидела на неудобном твердом стуле и смотрела на мужа всю ночь. Тихо, никто не мешает, палата отдельная, о чем она позаботилась. Настало время подумать о муже, о себе и о том, что осталось за плечами. А там осталась целая жизнь, большая, благополучная и ровная. Не было в ней всплесков, потрясений, снедающих страстей, собственно, зачем они нужны? Но вот перед ней лежит без движения на больничной койке человек, разделивший эту жизнь на вчера и завтра. Посередине – неизвестность. Пока мужа реанимировали, с ней разговаривали железная женщина-следователь и мужчина из милиции со скучной физиономией, так что она теперь в курсе всего. Но не поверила им. Ее Спартик не мог убить человека, он совсем не такой. Замкнутый немного, но это оттого, что она его подавила, кто-то же должен взять на себя груз семейных проблем, которые есть у каждого. Она была распорядительницей, домоправительницей, воспитательницей и экономкой. А Спартик… он же меланхолик и трудоголик, подобные люди не имеют амбиций, не могут за себя постоять, куда уж им ввязываться в интриги, тем более стрелять в человека? Иногда она подзуживала его, мол, ты работал и до Князева, а стать директором не сумел, и это в то время, когда все само шло в руки, сейчас бы ты уже прославился на весь мир благодаря своим изобретениям. Просто обидно было за него, Князев не успел прийти на завод, как счастье свалилось ему на голову… Наверное, вина на ней. Нельзя требовать от человека больше, чем он может, а она требовала. Ну, допустим, не требовала, но все равно унижала мужа, указывая на его никчемность. Это так несправедливо… Ей молиться следовало на него, а не яду подливать.

Настало утро, а она и не заметила. Пришла медсестра, потом врач, затем еще один врач, обнадежили ее. Потом медсестра возилась с мужем… Тот не приходил в сознание… Дочь передала еду – сама приготовила, но жена Спартака Макаровича не притронулась к еде. Она мечтала о том миге, когда он очнется и можно будет попросить у него прощения.

Он очнулся, когда она задремала прямо на стуле, долго лежал, глядя в потолок. Жена встрепенулась, ее сонный взгляд сразу остановился на муже. В первый момент сердце истошно заколотилось, она подумала – он умер, увидев немигающие глаза. Но он моргнул, тогда она подскочила к нему, склонилась:

– Спартик… Это я, ты слышишь?

– Слышу, – зашевелил он губами. – Сколько времени?