Книга В окопах. 1916 год. Хроника одного полка - Евгений Анташкевич

«Кого от кого загораживать, заграждать, никто никуда не бежит, а отряд полторы сотни молодцов, опытных вояк, торчит тут», – подумалось Смолину в ракурсе его решения выслужиться и вернуться в полк. Он твёрдо решил отомстить и дядьке, и этой девке, рядившейся во вдову геройски, может быть, погибшего офицера.

– Ваше высокоблагородие, ве́рхие бегу́ть, должно́, за вами.

«Должно́ за мной… – Фраза отпечаталась в голове, Смолин встал с травы, отряхнулся и подошёл к своему чистокровному. – Интересно, сам едет или послал кого-нибудь?.. Ну, если не сам!..»

* * *

Когда в соседней комнате затрещал телефон, Жамин дописывал письмо брату. Писал приветы и перечислял всех, кому приветы предназначались: сёстрам, их мужьям и детям, родственникам мужей и уже взялся написать, чтобы брат поклонился больному отцу и не забывал могилку матери в Старице, когда заглянул дежурный, принявший звонок, и доложил:

– Едут!

Жамин кивнул, дописал, шерстянкой вычистил перо, накрыл колпачком чернильницу и откинулся на спинку стула, поднял руки и сильно-сильно потянулся с хрустом в суставах.

Дежурный ждал.

– Пускай подхорунжий встретит!

Дежурный взял под козырёк, сказал «Слушаю!», повернулся кругом, щёлкнул каблуками – громыхнули шпоры – и вышел. Всё это он сделал одновременно. Жамин любовался. Когда закрылась дверь, Жамин ещё любовался, до какого механизма он довёл дисциплину в отряде. За последних четыре дня он шестнадцать раз прикладывался «по мордасам» своих подчинённых, двоих уложил на землю, пятерым пригрозил военным судом, одного арестовал и держал на хлебе и воде в дровянике; сейчас, если он выходил из дома лесничего, чины отряда могли мимо него идти только строем, даже если их было двое, или бегом.

Отряд расположился удачней не бывает.

Как всегда.

Отлично проявил себя подхорунжий, будто в голове у него была карта всего мира, а Южной Курляндии уж точно.

Пять дней тому они шли впереди отряда, подхорунжий сосредоточенно молчал и смотрел по сторонам, в руках держал схему. Жамин ни о чём не думал, точнее, он думал о своём – мысленно писал письмо брату, в котором мысленно подводил причины, почему он хочет остаться после войны здесь, а не вернуться домой в Тверь. Ему думалось, что он только намекнёт, что без женщины тут не обошлось, объяснять ничего не станет, потому что знал, что бесполезно – неправославную дома не примут. А разговаривать с Лаумой о перемене веры… так она не императрица, да и рано ещё, ещё не было даже сговора. Поэтому в основном Жамин прикидывал, как опишет природу и климат, что тут всё ровно и мягко.

Когда кустарник на болотах слева перешёл в высокие камыши и из седла завиднелась открытая вода, подхорунжий остановил коня, встал в стременах, приложил руку козырьком и долго глядел вперёд и налево и доложил:

– Тута, ваша благародия!

– Что «тута»? – переспросил его Жамин, так глубоко он был в своих мыслях.

– Тута встанем! – Подхорунжий сел в седло.

– А по схеме? – Жамин встряхнулся.

– Тута схема не шибка точная, по ей должно быть двадцать две версты, а мы насчитали тока двадцать…

«Ты ещё и считал?» – с удовлетворением подумал Жамин и порадовался тому, что бог и воинское начальство послали ему такого дельного помощника:

– А почему «тута»?

– Тута, ваша благородия, дорога ведёть прямо, а слева большущее озеро, это, Бабское…

– Ба́бинское, – поправил его Жамин, забрал, посмотрел на схему и покраснел, на схеме было написано «Бабитское»: «От как бабы-то одолели: «Бабитское» написано». Он оторвался от схемы и стал всматриваться вперёд.

– Один хрен, вашбродь, все названия у их от баб происходять, «Рига», эт вроде как наша «Лида», озеро опять же «Ба́бьинское»…

– А почему здесь? – чтобы сменить тему, спросил Жамин.

– По леву руку озеро, позади сплошная одна болоти́на, непролазная…

– Откуда знаешь?..

– А даже птицы не летают, комариное время в этих местах прошло, окромя лягушек жрать неча…

– И дальше чё?..

– Озеро вперёд нас тянется вёрст на́ десять, а то и боле, да версту шириной и на том берегу, – подхорунжий махнул рукой налево, – тоже болотина, воздух, вишь, вашбродь, белесый стоить…

– Ну!..

– А справа, во́на, лес, полоска узкая. Тока дальше повдоль моря речка протекает, это, как её, Аа, поэтому, ежли кто сбежать надумает, путя́ у него одна по энтой дороге, вот нам бы тута и встать! Энта дорога, она на манер горлышка, с той стороны узко-узко, а за спиной расширяется, за спиной-то Рига, нас не обойти, не объехать!

– Добро́! – Жамин всё понял и согласился. – А глянь-ка справа, вишь, колея в лес ведёт…

Подхорунжий посмотрел и, не говоря ни слова, съехал на колею, заехал в лес и через несколько минут вернулся.

– Лесничество тама! И на бумаге показано!

– Далёко?

– Не, думаю, в версте, а можа, и ме́не…

«Вчера поймал я два тайме́ня, один с ладонь, другой… поме́не!» – пришло в голову Жамину из детства.

– Распоряжайся… – сказал он подхорунжему, махнул рукой первому взводному, и они вдвоём поехали по колее.

Лесничество оказалось в полуверсте, сначала дорога заводила в лес, а потом шла параллельно шоссе.

Лесник встретил их в воротах, будто ждал. По-русски говорил сносно, объяснил, что увёз семью от войны подальше на восток, лесничество пустое, и передал ключи. Жамин спросил лесника, есть ли у него самогон, лесник замялся, и тогда Жамин объяснил, что самогона им не нужно и лесник должен или вылить его, или спрятать, или забрать с собой.

Лесник пообещал и, в свою очередь, попросил не сжечь лесничество.

Жамин пообещал.

Лесник собрался быстро, заложил бричку, заложил телегу, уложил скарб в телегу, вынес из дома склянку ведра на два, Жамин остановил его, открыл и понюхал, из горлышка пахло мёдом.

«Медовуха», – понял он. А где пчёлы?

Лесник махнул рукой в сторону леса и жестом спросил, мол, налить, Жамин отказался. Лесник уложил склянку в телегу, свистнул, две лохматые собаки запрыгнули, и лесник выехал за ворота.

Жамин осмотрелся, лесничество было доброе: деревянный двухэтажный хозяйский дом, службы, за тыном в сторону леса покос с копнами сена, всё обнесено низеньким забором: и по-хозяйски, и красиво. Жамин вспомнил отцовское подворье в Старице и даже на одну минуту затосковал.

В доме Жамин решил занять три комнаты в первом этаже: кухню под штаб, светлицу для поручика, когда вернётся, и маленькую каморку рядом с кухней-штабом для себя. Взводного отправил вслед за лесником.

Отряд подошёл минут через тридцать. Жамин глянул на подхорунжего и всё понял.