Книга Коко Шанель - Анри Гидель

Несмотря на это, Габриель все тяжелее переносила свою бездеятельность. Это ее состояние усугублялось смертями близких ей людей: в 1942 году уходит из жизни великий князь Дмитрий, в 1947 году – Жозе Мария Серт, не успев завершить роспись собора в Више, в Каталонии. В 1953 году покинул этот мир герцог Вестминстерский. Но ни одна смерть не явилась для нее таким ударом, как смерть польской подруги. Хотя они никогда не переставали ревновать, а порою им случалось и ненавидеть друг друга, Мися и Габриель никогда не теряли друг друга из виду, не могли распроститься друг с другом, и ничто не связывало их так, как то, что их разделяло. Коко продолжала называть ее «мадам Вердурински» (что было правдиво до жестокости), а словесный портрет, который сохранил для нас Поль Моран, остается одной из богатейших коллекций ядовитых стрел, когда-либо составленных ею:

«Она щедра: когда кто-нибудь страдает, она готова отдать все – отдать все, чтобы он продолжал страдать.

Когда она ссорит меня с Пикассо, то говорит: «Я тебя спасла от него».

Она жаждет великого – она любит соприкасаться с ним, обнюхивать его, покорять его, низводить до малого.

Мне случается кусать моих друзей, но Мися глотает их».

Но нетрудно представить себе, что подруга, которая некогда была способна крикнуть Коко перед кругом друзей «Заткнись, идиотка!», знала, чем себя защищать.

По правде сказать, тех, кто в ту пору бывал у Миси, не удивило известие о ее смерти. От нее осталась одна тень, а почти за десять лет до того она сделалась практически слепою. Уход Серта, уход Русси нанесли ей мучительные удары… и она стала искать убежища в наркотиках. Мися часто наезжала в Швейцарию не только затем, чтобы повидаться с Коко, но и для того, чтобы достать морфию, без которого она уже не могла обойтись, вплоть до того, что ничуть не стеснялась вкалывать себе очередную дозу прямо сквозь юбку под столом во время обеда в ресторане; иногда, впрочем, она забывала и о самом обеде, а порою одевалась бог знает как.

Фотография, снятая Хорстом в Венеции в 1947 году, запечатлела удручающий силуэт этой женщины. Белая одеревенелая фигура, призрак – вот все, что осталось от некогда молодой, цветущей, сияющей прелестницы, которая когда-то вызывала восхищение у Ренуара и Боннара.

…15 октября 1950 года во второй половине дня Габриель, извещенная о том, в каком состоянии ее подруга, помчалась на улицу Риволи в бывшую квартиру Серта. Мися, не встававшая с постели на протяжении целого месяца, была крайне слаба, на пороге смерти… Но по-прежнему не утратила ясности ума. Она только что приняла таинство соборования. Узнав о прибытии Шанель, Мися, слишком изнуренная, чтобы вынести все эти словесные соболезнования, вздохнула и, повернувшись лицом к стене, простонала: «Коко! Ах… Она меня убьет!»

Одновременно с Габриель съехались несколько друзей умирающей, в том числе Клодель и Кокто. Мися тихо угасла глубокой ночью.

Едва забрезжил новый день, Габриель, исполненная решительности и хладнокровия деревенской женщины перед лицом смерти, взяла дело в свои руки. Она велит перенести усопшую на большую кровать под балдахином, где некогда спал Жозе Мария… Затем, запершись в комнате с покойницей, принялась обряжать ее в последний раз. Когда час спустя она наконец открыла дверь и позволила друзьям взглянуть на новопреставленную, тем осталось только констатировать чудо: покоившаяся на убранном белыми цветами смертном одре, вся в белом, с бледной розой на груди, украшенной лентой того же оттенка, тщательно причесанная и нарумяненная, Мисия вернула себе прежний блеск.

Это была последняя дань, которую Коко принесла подруге. Мися обрела вечный покой на маленьком кладбище Вальвен, омываемом плавным течением Сены, неподалеку от могилы ее давнего поклонника – Стефана Малларме. Теперь земля соединила их…

* * *

Полтора года спустя Габриель, которую не покидала навязчивая мысль написать свою биографию, обратилась на сей раз к молодому журналисту Мишелю Деону, который к тому времени уже был автором романа «Я не хочу его забыть никогда». Деон принял предложение. Больше года Шанель и Деон пытались привести мемуары в надлежащий вид. Но поскольку Габриель по-прежнему цеплялась за легенду о самой себе, желая поведать читателям ее вместо правдивого рассказа о своей жизни, затея и на этот раз была обречена на провал. То, что в ее изустном рассказе могло сойти за правду, звучало фальшиво, будучи переложенным черным по белому на бумагу. И она прекрасно отдала себе в этом отчет, получив 300-страничную рукопись из рук Деона. Мемуаристка оказалась в той же ситуации, что и с Луизой де Вильморен. «В этих трехстах страницах, – скажет она одному из своих друзей, Эрве Миллю, который передаст ее слова Деону, – нет ни одной фразы, которая была бы не моей, но я думаю, что американцы ждали бы не этого».

Безусловно, Габриель всерьез мечтала о заокеанских читателях – ведь пыталась же она продать созданную совместно с Луизой де Вильморен рукопись нью-йоркским издателям. Но в словах, сказанных Эрве Миллю, таится болезненное для нее признание: она выбрала не тот путь, посчитав жизнеспособным литературный жанр, являющий собою нечто среднее между биографией и волшебной сказкой. Что нереально, то нереально. Да и французские читатели едва ли оценили бы фальшивые воспоминания Коко Шанель…

Но как бы все-таки заявить о себе? Нет ли других способов известить, что она по-прежнему существует?

12

ВОЗВРАЩЕНИЕ МАДЕМУАЗЕЛЬ

19 августа 1953 года Габриель вступила в свой семьдесят первый год. Четырнадцать лет назад она повесила замок на двери своего престижнейшего Дома мод. Жила в одиночестве, в разочаровании, потеряв многих своих друзей. Для нового поколения имя Шанель не значило ничего, кроме знаменитых духов. И вот на закате своего существования, в том возрасте, когда большинство людей уходит из активной жизни, она бросила миру дерзновенный вызов: решила вновь открыть свой Дом моделей… И не затем, чтобы он довольствовался маргинальной ролью, не с целью найти занятие своим старым годам, а затем, чтобы явить его во всем предвоенном блеске, вернуть международный престиж…

Что побудило Габриель пуститься в такую явно рискованную авантюру? Для этого существовала целая связка мотиваций, наслаивавшихся друг на друга, точно черепица. Во-первых, что бы она о себе ни говорила, она давно уже стала дальновидной деловой женщиной – братья Вертхаймер имели прекрасную возможность в этом убедиться. Кроме того, теперь источником ее доходов стали исключительно проценты с выручки от продажи духов. Сумма доходов могла вырасти лишь в случае роста объемов продаж. Но, несмотря даже на фантастическую рекламу, невольно созданную этим духам знаменитым признанием Мерилин Монро – которая, по ее собственным словам, «надевала на ночь лишь несколько капель „Шанели № 5“, и больше ничего» – и не говоря уже о том, что этот парфюм оставался самым знаменитым в мире, продажи, по мнению Габриель, росли не так быстро, как ей хотелось бы. Не то чтобы она боялась оказаться в нищете, но ведь известно – кто в делах не добивается существенного движения вперед, тот откатывается назад. «Вперед и только вперед!» – это правило абсолютно для всех.