Книга Челюсти пираньи - Владимир Гурвич

— Не стреляйте, — услышал я знакомый голос донны Анны. — Я ждала вас.

Я посмотрел на нее, и мне стало ясно если не все, то многое.

— Он в доме? — спросил я.

— Да. И не один, их там несколько человек. Они взяли в заложники Сашу и Артура.

— А вы?

— Когда они появилась, то я по их виду догадалась, что они задумали что-то нехорошее. Я была в своей комнате, а они сразу же прошли в детскую. Я незаметно выскочила из дома и спряталась. Я решила ждать вас, только на вас надежда.

Пожилая женщина заплакала. Я быстро обнял ее, но на утешения времени не было. Надо было что-то делать. Я все-таки опоздал.

На всякий случай, дабы не быть мишенью для засевших в доме людей, я удалился от него на приличное расстояние. Я стал набирать номер мобильного телефона Яблокова. Судя по его ответу, он ждал моего звонка.

— Это вы, Александр Александрович?

— Да, Павел Иванович.

— Что вы хотите сказать? — усмехнулся он.

— Что я очень огорчен, что этим человеком оказались именно вы.

— Я тоже огорчен, но ничего не изменишь. Все к этому шло.

— Вы сами выбрали этот путь.

В телефоне на несколько мгновений воцарилось молчание.

— Надеюсь, вы позвонили не для того, чтобы обсуждать эту тему. Что вы предлагаете?

— Я предлагаю встречу один на один. Так нам будет удобней говорить друг с другом. Вы же понимаете, что ничем не рискуете. В ваших руках два самых дорогих для меня существ: Саша и Артур. Я думал, что и у вас нет никого дороже этих людей.

— Это не ваше дело! — вдруг зло проговорил Яблоков.

— Учитывая сложившуюся ситуацию, мое дело тоже.

— Я должен подумать. Вы вооружены?

— У меня пистолет.

— Первое, что вы сделаете, отдадите его мне.

— Согласен.

— Где мы встретимся?

— В моей машине. Она в ста метрах налево от ворот.

— Ждите меня.

Я направился к своей машине, сел в салон и стал ждать. Из ворот показалась фигура Яблокова. Шел он несколько странно, то и дело меняя темп ходьбы; то ускоряя, то замедляя его, как человек, испытывающий большие сомнения в том, что он делает.

Яблоков остановился в метре от машины.

— Давайте пистолет.

Я протянул ему пистолет. Я думал, что он спрячет его в карман, но вместо этого он забросил его в росшие неподалеку кусты. Найти его в темноте в этих зарослях было безнадежным делом. Таким образом я остался безоружным.

Яблоков сел в машину. В темноте я не мог ясно видеть его лицо, но мне показалось, что он чрезвычайно возбужден. Его руки были очень неспокойны.

— Говорите! — скорей не требовательно, а нервно произнес он.

— Что с ними?

— Пока ничего. Они в доме. Артур в детской, она — в спальне.

— Что вы собираетесь с ними делать?

Его ответ меня удивил и напугал еще сильней.

— Я еще не решил.

Я оказался прав, он в самом деле поступил так, как подсказала ему первая же пришедшая в его голову мысль. И надо сказать, она была не самая удачная. Впрочем, теперь я кажется начинал постигать натуру этого человека, всю жизнь он действовал на основе каких-то стихийных импульсов. Внешне его поведение казалось продуманным и разумным, но это было не более чем старательно разыгрываемая им роль, камуфляж, которым он прикрывался всю жизнь; в реальности же все было абсолютно иначе. Единственное на что хватало ему выдержки — это на создание видимости. На самом же деле он никогда по-настоящему не умел управлять собой. И то, что он полностью завалил строительство нового цеха на комбинате, самое непосредственное следствие этой черты его характера. Странно, что Ланин, с которым он был близок столько лет, не разобрался в сути этого человека. Или в конце концов разобрался?

— Ну что вы хотите мне сказать? — вдруг раздался его нервный смех. — Не правда ли вы удивлены таким исходом.

— Удивлен, — подтвердил я. — Я не понимаю, почему вы взяли в заложники двух единственных людей, которых вы любили и которые любят вас. Я не верю, что вы так умело притворялись все это время. Я видел вашу улыбку, видел как блестят ваши глаза, когда вы обнимали Сашу. Тут что-то не так. С вами что-то произошло?

— Да, вы правы, со мной произошло, только это случилось не сегодня, а давно. Вы хотите знать, что со мной случилось?

— Хочу, от этого зависит жизнь двух дорогих мне людей.

— Вы правы, я люблю Сашу, люблю Артура, хотя бы уж потому, что мне некого больше любить. Но любовь это еще не все, если бы вы знали, как я его ненавижу.

— Вы говорите о Ланине?

Яблоков посмотрел на меня, как на человека, задавшего крайне глупый вопрос.

— Кого же еще можно ненавидеть, — сказал он таким тоном, словно говорил о само собой разумеющейся вещи.

Теперь становилось многое ясно.

— Вы с этим жили всю жизнь?

— Всю жизнь? — Яблоков рассмеялся. — Иногда мне казалось, что я с этим живу уже несколько жизней.

— Но ведь он не был виноват, что он был таким.

— А мне от этого, думаете, легче. Однажды он сказал мне, это было на втором курсе института: будем друзьями. Это не было предложением, это было приказом. И с той минутой я оказался в пожизненном плену нашей дружбы.

— Но так ли было уж сложно убежать из плена, Павел Иванович?

Яблоков быстро взглянул на меня и отвернулся.

— Бежать, а куда бежать. Кто мне мог заменить Ланина? Он был лидер всегда и во всем: играли ли мы в студенческой команде в баскетбол или создавали этот концерн. Я же всегда на вторых ролях, у него на подхвате. Что он мне приказывал, то я и делал.

— Но вы же хорошо понимали, что не способны играть первую скрипку в оркестре. Так какой же смысл в ваших поступках и чувствах?

— Вы странный человек, я это почувствовал сразу, как только увидел вас. Ваш ум всегда бежит по прямой, вы не понимаете ответвлений. Если нет смысла, для вас все становится бессмысленным. А для меня бессмысленно то, что имеет смысл. Все, что делал Ланин, имело глубокий смысл. А для меня имело значение только одно: я в его игре был всегда только пешкой. Впрочем, иногда он мне разрешал некоторое время побыть какой-нибудь не очень важной фигурой. Но затем вновь возвращал на прежнюю позицию. И при этом, что особенно меня возмущало, он ничего не замечал, он был уверен, что облагодетельствовал меня, дал возможность проявить себя. У него была одна мечта, которой он подчинял все свои действия, он постоянно стремился всех облагодетельствовать. И меня в качестве близкого друга он выбрал потому, что понял: я тот, кто будет вечно нуждаться в благодеяниях. Но я-то его об этом никогда не просил. — Но у каждого есть свои недостатки. Почему вы прощаете себе свои недостатки и не хотите ничего простить ему. Тем более его уже нет в живых.