Книга В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945 - Юрий Владимиров

Вилли рассказал мне, что на рассвете на колонну наших пленных наткнулась группа наших кавалеристов. Заметив их, Вилли и фельдфебель Хебештрайт с Эрикой, шедшие сзади, моментально юркнули в кусты – пробежали метров сто и залегли. А в это время пленные и кавалеристы начали шумное братание. Затем кавалеристы столкнули с повозки коляску со священником, а конвоиров Рахеля и Хёхта приказали расстрелять, вручив винтовку Саше Зинченко. Саша, не сказав ни слова в защиту этих добрых конвоиров, лишил их жизни. После этого колонна продолжила движение в прежнем направлении, но в сопровождении нескольких кавалеристов.

Через некоторое время, выйдя из леса, но не рискнув забрать с собой священника и сопровождавших его женщин, Вилли, фельдфебель и Эрика в течение двух суток осторожно добирались до Каменца, где остановились у знакомых фельдфебеля. А вчера Вилли встретился случайно с одним из наших мастеров, который и сообщил ему, где я нахожусь. Поэтому Вилли решил сегодня меня проведать. Вилли, рассказав о расстреле Рахеля и Хёхта, заметил, что я не стал бы убивать этих конвоиров. При этих словах Вилли я подумал, что именно так бы и поступил, хотя за это меня самого могли прикончить или кавалеристы, или свои же товарищи. Мне посчастливилось, что я тогда убежал. На прощание Вилли заявил, что не имеет на меня никакой обиды за побег. Мы расстались, пожелав друг другу счастья.

А на другой день, направляясь с одной из девушек за картофелем, я увидел около гостиницы фельдфебеля Хебештрайта. Меня удивило, почему он не пришел ко мне на кухню. Я подумал, не намеревается ли он застрелить меня за побег и за гибель Рахеля и Хёхта. Поэтому решил не встречаться с фельдфебелем и целый час прятался, дожидаясь его ухода. Больше я фельдфебеля не встречал.

О том, что произошло с фельдфебелем дальше, мне рассказал через много лет Толя Гудовичев. В первой декаде мая он в Каменце на сборном пункте для бывших советских военнопленных случайно встретился с Лешей Ковкуном. Там же находился молодой пленный, прибывший в лагерь в конце 1944 года. Однажды фельдфебель справедливо наказал его за большую провинность, но на следующий день, как обычно, послал на хорошую – «калымную» работу. Когда советские солдаты освободили пленных, этот парень увидел фельдфебеля на сборном пункте для немецких военнопленных и отомстил ему, отдубасив его палкой, заявив охране, что этот комендант лагеря издевался над ним.

Толя и Леша, узнав о том, что фельдфебель оказался в трудном положении, побежали на сборный пункт выручать его. Они попросили охрану пропустить их к «одному пожилому и толстому немецкому офицеру, который хорошо относился к советским военнопленным, будучи комендантом лагеря». Они хотели похлопотать за него перед советским военным начальством. Но Толя и Леша не знали его фамилию и воинское звание (назвали офицером), охрана их не пропустила, так что они не смогли помочь Хебештрайту. Как дальше сложилась судьба фельдфебеля, мы так и не узнали.

Начиная именно с 30 апреля к нам в тюрьму с продуктами и куревом приходили незнакомые немцы, просившие написать им справку, что они «хорошо относились к советским людям». Я написал такую справку от имени Саши Гуляченко его лечащему врачу, но он не захотел ее взять. Мы написали такую справку надзирателю, ходившему с Андреем Маркиным и Толей Шишовым за продуктами на канализационную станцию. Справки писали карандашом на листочках бумаги, которую приносили с собой немцы. К нам за справкой обратился также наш мастер Гелльрих, опекавший работы в каменном карьере. Он захотел получить еще две справки – для своей жены и дочери, чтобы «русские солдаты не могли их изнасиловать». Но я отказался, поскольку никогда не видел этих женщин, да и глупо было писать такую «охранную грамоту».

1 мая 1945 года запомнилось отличной погодой и началом бурного цветения сирени и плодовых деревьев и кустарников. В тот день к тюрьме пришли несколько немок, чтобы проведать своих арестованных родных и друзей. Вдруг одна молодая немка во дворе громко прокричала потрясающую новость: «Фюрер мертв, он пал в бою». Я, конечно, сразу передал это товарищам, которые сказали: «Жаль, что этого изверга не взяли живым». Позднее мы узнали, что он не пал в бою, а покончил с собой вместе с обручившейся с ним Евой Браун.

2 мая утром Матиас, как обычно, привел меня из тюрьмы на кухню, а потом он, старик Михель и еще один солдат завели во двор теленка и зарезали его, так что обед у нас быт особенным – с мягким и очень вкусным мясом теленка.

После обеда старший повар Рюдигер сообщил, что мы будем кормить городское начальство и поэтому надо подготовить самое лучшее из еды и питья и накрыть оба больших стола. Я посчитал, что меня, как военнопленного, к этой работе не привлекут, но ошибся. Рюдигер попросил меня принести небольшую бочку с каким-то спиртным, а также бутылки с вином и пивом. Когда я эту работу выполнил, а поварам было не до меня, мне очень захотелось узнать, что находится в бочке. Поэтому я взял на кухне стакан, поставил его под кран бочки, набрал полстакана густой красной жидкости и потихоньку начал ее пробовать. Оказалось, это сладкое и очень крепкое спиртное, какого я еще ни разу не видел и не пил.

Как только я опустошил стакан, в кладовую со своим стаканом тихо зашел Матиас, который тоже налил себе полстакана этого напитка и предложил мне выпить вместе с ним. Я сказал ему, что боюсь пить это спиртное. Но Матиас заверил меня, что это очень хороший ром и большая редкость в наше трудное время. И я выпил еще полстакана, после чего мы закусили на кухне остывшей телятиной. Затем уже оба, слегка запьянев, сбегали в уборную и возвратились, когда оба стола на кухне уже были почти накрыты и недоставало лишь спиртного.

Рюдигер, не заметив, что мы с Матиасом уже навеселе, попросил нас посидеть в кладовке, пока мы не понадобимся. Чуть позже Рюдигер зашел к нам и сказал, что получил приказ – завтра утром выехать вместе с воинской частью и доставить кухню на другое место. Он спросил меня, не желаю ли я поехать с ними. Хотя я был не совсем в своем уме от выпитого спиртного, я все же решительно отказался от этого предложения.

Наконец на кухне за двумя столами уселись несколько солидных гостей, одетых только в гражданскую одежду. Затем вместе с Матиасом мы слушали их громкие разговоры и споры. При этом Рюдигер периодически подносил гостям стаканы или рюмки со спиртным, а мы с Матиасом наполняли их.

Гости обсуждали, целесообразно ли защищать Каменц от «полчищ большевиков» или надо сдать его противнику без боя, чтобы сохранить город от разрушения и избежать человеческих жертв. Один из присутствовавших, на лацкане пиджака которого ярко блестел круглый значок члена нацистской партии, требовал «ни за что не сдавать русским город, превратить его в крепость и защищать до последней капли крови, мобилизовав все население, способное носить оружие». «Лучше погибнуть, чем позорно сдаться иудобольшевикам», – заявил этот человек. В конечном итоге все одобрили предложение командования гарнизона об объявлении Каменца городом-крепостью.

И это одобрение меня, совсем пьяного, вывело из себя. Я выскочил из кладовки в своей советской военной форме и, размахивая поднятым кулаком, закричал на главного из них по-немецки: «Никакой крепости! Не надо разрушать прекрасный город Каменц, не надо убивать людей! Сдайте город без боя, и все будет хорошо!»