Книга В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945 - Юрий Владимиров

В кладовых кухни имелись все необходимые продукты: хлеб, крупы, мука, мясо, овощи, а также бочки и бутылки с разными спиртными напитками – ромом, шнапсом, винами, пивом. Картофель хранился отдельно в темной секции подвального этажа.

Как только я оказался на кухне, два повара, ответив на мое утреннее приветствие, спросили, как меня зовут, и представились сами. Старший повар назвался Рюдигером, а младший – Якобом. Потом они предложили мне снять верхнюю одежду и покормили меня теплым мучным супом и горячим кофе с бутербродом. Пока я ел, они рассказали о моих обязанностях, а потом позвали со двора пожилого чернявого мужчину, назвавшегося Ибрагимом. Вместе с ним мы должны были привезти в больших бидонах на тележке воду из городского колодца, так как водопровод на работал. Не было и электротока. Сказали, что придется съездить за водой несколько раз. По дороге Ибрагим на ломаном немецком языке поведал о себе. Оказалось, он – араб из Алжира. Еще в Первую мировую войну, будучи солдатом французской армии, попал к немцам в плен и остался в Германии. Но жизнь для него не была сладкой – ни дома, ни семьи он не завел, работал много.

Едва мы принялись набирать воду, как довольно близко от нас начали рваться снаряды. Пришлось укрыться от осколков за стенами построек. К счастью, залпов было немного, и мы благополучно вернулись на кухню. Случалось, наши штурмовики обстреливали, пролетая над городом, людей, главным образом в военной форме. Так что поездки за водой были далеко не всегда безопасными, и не зря сами немцы не рисковали ходить к колодцу, а посылали нас.

В наши с Ибрагимом обязанности входила также доставка из подвала картофеля, подготовка дров и другие работы. Пришлось также разгрузить грузовик с брикетами каменного угля.

В дальнейшем почти каждый день на кухне был заполнен такими же работами. Через неделю я был вынужден привозить воду и заниматься другими делами уже без Ибрагима, который якобы погиб на улице то ли от шальной пули, то ли от осколка снаряда. После Ибрагима я пилил и колол дрова со старым солдатом – фольксштурмовцем Михелем. Однажды после моего ухода на работу через надзирателя-поляка, хорошо понимавшего по-русски, товарищи уговорили начальника тюрьмы, чтобы тот отпустил двоих из них в город на канализационную станцию, где у них в бункере было припрятано продовольствие. Пошли Андрей Маркин и Толя Шишов. Надзиратель-поляк, вооруженный винтовкой, вел их якобы для срочного ремонта на канализационной станции. Когда проходили через цепь солдат, размещенных недалеко от аэродрома, солдаты поверили надзирателю и пропустили их. Ребята благополучно вернулись, с надзирателем распили принесенный спирт, разбавив его водой.

Однажды на кухне вместо немецких женщин я увидал девушек из Советского Союза, и среди них оказались Тамара с Дусей из Цшорнау. Мы, конечно, рассказали друг другу, что с нами произошло в последние дни. Оказывается, население Цшорнау было эвакуировано и в деревне остались на свой страх и риск лишь несколько человек, включая Марию Шольце, ее сына Вальтера и работника – поляка Станислава. Ушли и Дора с сестрой. Почти всем семьям пришлось оставить в хлеву коров, положив им в кормушки большое количество сена и налив побольше воды.

Многие жители Цшорнау и соседних с ним деревень обосновались в Каменце у родных или хороших знакомых. Среди задержавшихся были также хозяева Тамары и Дуси. Через пару дней хозяйки, обеспокоенные тем, что коровы не доены, попросили девушек сходить в Цшорнау и подоить бедняг. Девушки отправились в путь по знакомому шоссе, где увидели несколько убитых немецких и советских военных, тела которых уже начали разлагаться.

Когда Тамара открыла дом хозяйки, перед ней внезапно появился вооруженный автоматом пожилой красноармеец. Поскольку в деревне он не обнаружил ничего подозрительного, он должен быт возвратиться к себе в часть, но, прежде чем уйти, хотел бы поесть и выспаться. Тамара подоила корову и дала разведчику парное молоко с куском хлеба. Пока разведчик спал на сеновале, Тамара и Дуся передоили всех коров, вылив молоко на землю, и выгнали животных пастись на воле. Затем обе благополучно возвратились в Каменц.

Но в Каменце началась облава, в результате которой Тамару с Дусей, их подруг из Цшорнау и других деревень собрали вместе с вещами в местном кинотеатре, где теперь им приходится жить и получать скудное «казенное» питание, а работать определили на той же кухне, что и я.

С первого дня и Тамара, и Дуся напрашивались ходить со мной в подвал за картофелем, при этом каждая девушка признавалась мне в любви. Эти встречи с обеими, без сомнения, невинными молоденькими девушками, фактически подростками, происходили с поцелуями, но неумелыми и краткими, не имевшими никаких последствий.

Позже кроме Тамары и Дуси стали ходить со мной за картофелем две взрослые и красивые харьковчанки, хорошо говорившие по-немецки и, как оказалось, бывшие студентки. Жили они в отдельных номерах этой же гостиницы «Леман», вероятно вместе с немецкими офицерами. Одна из них, со стройной фигурой, заинтересовалась мною. Как-то утром она поставила на окне кухни банку с цветущей сиренью, чем сильно удивила поваров. И те сказали мне: «Ну, Юрий, не теряйся, не оставь эту красотку!» Эта девушка мне тоже очень понравилась, но она отказалась от любовных отношений, сказав, что не хочет, чтобы я заразился от нее «нехорошей болезнью» и потом мучился всю жизнь. Всякий раз в подвале она лишь крепко обнимала меня.

…28 апреля часов в двенадцать я отправился с тележкой и бидонами за водой и неожиданно заметил над башней ратуши белый флаг. Но почти сразу его сняли и раздались одиночные выстрелы и длинные автоматные очереди. Вечером от пришедших за ужином солдат я услышал, что несколько горожан опять попытались водрузить белый флаг над ратушей, чтобы дать знать русским, находившимся на аэродроме, о капитуляции. Однако эсэсовцы расстреляли зачинщиков.

В тот же день, после обеда, во дворе на груде наваленных бревен я увидел вместе с двумя конвоирами двух незнакомых мне – новых военнопленных. Молодой был обут в ботинки с обмотками, а другой – пожилой – в желтые высокие немецкие сапоги. Я поздоровался с ними, а они спросили, чем я здесь занимаюсь. Мой ответ старший истолковал по-своему, сказав: «Значит, они нас не расстреляют». Однако почти сразу обоим пришлось расстаться с этой мыслью, так как какой-то немецкий солдат набросился на пожилого пленного с кулаками за то, что он был обут в сапоги, которые якобы отнял у беззащитного немца. Начал обзывать этого пленного и всех русских грабителями и варварами. Один из конвоиров отогнал этого солдата.

Я хотел попросить поваров покормить этих пленных, но конвоиры их куда-то увели – возможно, на расстрел.

Вернувшись в тот вечер в тюрьму, я узнал, что почти все камеры в ней переполнены новыми арестованными – немцами и немками, причем женщин поместили даже по 10 человек в камере, рассчитанной на одного. Среди заключенных оказалась и моя «зазноба» Галя. Я справился у Тамары и Дуси о причине ее ареста. Они сказали, что Галя попалась на краже у подруги какой-то ценной вещи. Между ними произошла драка, и виновницу привели в тюрьму. Вскоре, однако, Галю выпустили.

В воскресенье 29 апреля у меня произошла одна удивительная встреча. После обеда, когда я остался один на кухне, в дверях возникла очень знакомая фигура. Это оказался мой бывший охранник Вилли Нииндорф. Он робко поздоровался со мной и попросил разрешения войти. Я пригласил его к столу и спросил, не желает ли он съесть тарелку супа, оставленного поварами. Вилли с радостью согласился, сказав, что уже давно ничего не ел.