Книга Бремя стагнатора - Сергей Чекмаев

Солмаонцы бросили Юнари в спешке отступления – теперь она стала им не нужна.

Она не шарахалась от мертвых тел, но и не приближалась к ним. Просто бродила, как будто не могла найти лучшего места для прогулки.

Вдруг один из лежащих на земле привлек ее внимание.

Она подошла ближе – мелкими шажками, как испуганный ребенок.

Человек лежал лицом вниз, широко раскинув сильные руки. Казалось, он просто уснул.

Юнари пригляделась – дешевый браслет на правом запястье привлек ее внимание. Что-то он ей напоминал…

Она наклонилась ближе, осторожно взяла неподвижную руку тонкими пальцами.

И в этот момент у нее в голове что-то щелкнуло. Все разом встало на свои места, и Юнари вспомнила все, до последней мелочи.

Этот браслет она подарила Косте в день Противостояния Небесного Диска.

– Коста! Ты нашелся! Коста!

Он не шевелился. Юнари упала рядом с ним на колени, потрясла за плечо.

– Что с тобой? Коста, очнись!

Она перевернула кузнеца на живот и закричала. Вместо лица у него зияла рубленая рана, запекшаяся кровь исказила черты до неузнаваемости. Мертвый он совсем не походил на того могучего великана, что вырвал ее из лап распорядителя Коцеру. Теперь Косталан выглядел жалким и беспомощным. В смерти нет ничего героического, лишь мрачная и абсолютная безысходность.

Юнари кричала, пока не сорвала голос. Тогда она прижалась к телу кузнеца, словно пытаясь согреть его своим теплом. Но он ушел уже слишком далеко. Она заплакала, горячие слезы текли по ее щекам. Потом они кончились, и распростертая на мертвеце девушка могла только лишь стонать, всхлипывая и дрожа всем телом.

А потом пришли падальщики.

ЭПИЛОГ

В кабинете царили тишина. Лишь шуршал где-то над головой вентилятор, да едва слышно пощелкивал трансивер, отмечая непринятые вызовы. Подходить не хотелось.

Тишина давила, обволакивала со всех сторон. При других обстоятельствах ее можно было назвать могильной, если бы не стопка снимков на столе.

Их прислали утром со следящей. «Пятерка» как раз проходила над приграничной полосой Соцветия у многострадальной крепости Сармасса. В прошлую войну она четыре раза переходила из рук в руки. По мирному договору цитадель – или вернее то, что от нее осталась – отошла под власть Гравандера. Неудивительно, что первое сражение новой войны началось у ее стен. Чжаньская кавалерия, как обычно, зажала в клещи солмаонскую панцирную пехоту. Латники, проворно перестроились в каре, ощетинились пиками; с наспех отстроенных укреплений картечью били бомбарды.

Квашнин еще раз перетасовал снимки, бросил на стол – цветастые карточки разлетелись веселеньким веером. Игорь по очереди рассматривал их.

У «пятерки» очень хорошая оптика, с автоматической фокусировкой и цифровой доработкой изображения. Раньше это всегда помогало. Сегодня Квашнину впервые захотелось, чтобы качество снимков оказалось похуже. Раз этак в сто.

Иначе на них просто невозможно смотреть. Как запретный плод – тянет взглянуть еще разок, а как откроешь на экране компьютера, так сразу начинает мутить. Игорь даже распечатал снимки, понадеявшись, что если перевернуть картинкой вниз, можно будет хотя бы ненадолго забыть о том, что на них изображено.

Зря надеялся.

Они манили к себе, как наркотик, как первая пачка сигарет после месяца воздержания.

Квашнин снова переворачивал снимки и смотрел, заставляя себя не отворачиваться.

Вот каре панцирников, растерзанное кавалерией. Ноги скакунов в крови по круп, промерзшая зимняя глина превратилась в грязное бурое месиво, взбитое, словно миксером, перетекающими взад-вперед волнами людей и животных. Бьющиеся в агонии скакуны, поддетые на пики, – живот распорот, грудь исполосована трехгранными жалами. Вдавленные в землю пехотинцы в смятых панцирях, странно плоские , как манекены.

Латников перемололи, кавалерийские крылья сомкнулись вокруг крепости, спешились и пошли на штурм.

Бомбарды раскалились от постоянной стрельбы. Одна взорвалась, засыпав осколками прислугу.

Следующий кадр. Картечь хлестнула по рядам наступающих, первая шеренга надломилась, люди, в одну секунду ставшие калеками и просто кровоточащими обрубками, упали под ноги своих товарищей. Чтобы уже никогда не подняться.

Еще кадр. Осадная лестница летит в ров, за нее гроздьями цепляются чжаньские солдаты, рты распахнуты в немом крике. Два солмаонских пехотинца с шестами в руках не успели порадоваться своей удаче – меткие стрелки Соцветия нашпиговали их болтами.

И еще кадр. Другой. Пятый. Десятый.

Все одно и то же. Кровь. Смерть. Много смертей. Только на этих кадрах – больше тысячи. А ведь они запечатлели лишь приграничное сражение. Самое первое. Будут новые битвы, а значит, и новые жертвы.

«И что теперь? Что ты сделаешь, Игорь Квашнин? Осознал всю меру своей ответственности? И, конечно же, решил остановить развязанную войну, на которую потрачено столько усилий? Кто другой бы пустил слезу от умиления, выслушав твое раскаяние: мол, я все исправлю. Кто другой, но только не ты сам. Ведь ты прекрасно понимаешь, что без новой крови мир на Надежде не вернуть».

За дверью послышались громкие голоса – кто-то кому-то доказывал свои права на повышенных тонах.

Игорь еле заметно поморщился: «Просил же охрану, чтоб никого не пропускали. Не до посетителей сейчас. А то, не дай бог, нагрянет Талвела и сожрет заживо своим „интервью“. С потрохами. Этот парень быстро научился приходить в неудобное время и задавать неудобные вопросы».

Из коридора донесся приглушенный шум, потом два коротких шлепка, стон – нечто тяжелое с грохотом обрушилось на пол.

Еще через секунду дверь едва не слетела с петель.

Квашнин даже не дрогнул, лишь подумал: «Ну вот, и судья пришел».

– Здравствуй, Ли, – сказал он, не поднимая головы.

Китаец пробормотал что-то, чего Игорь не понял – Ли пытался говорить со стиснутыми зубами.

Командир посмотрел на него: руки сжаты в кулаки с такой силой, что побелели ногти, зрачки расширились, лицо пошло красными пятнами, от чего кожа приобрела странный коричневатый оттенок.

– Ты… – начал Ли, но задохнулся от волнения и гнева, поперхнулся и замолк.

Квашнин устало прикрыл глаза.

«Еще один обвинитель на мою голову. Эх, парни, неужели вы думаете, что я сам ничего не понимаю, бездушный и черствый русский, и вам надо обязательно приходить и стыдить меня. Сначала словами, а потом… потом, как Свен – поступками».

Чжао Ли глубоко вздохнул, справился с бушующим внутри гневом. Начал снова, на этот раз – почти спокойно:

– Ты как-то говорил нам о геноциде. Мол, никому не хочется остаться в истории новым Гитлером или Кортесом. Радуйся теперь! Уничтожение началось! Геноцид в полном разгаре, пусть и чужими руками. Для всех мы остались чистенькими, но и я, и ты – знаем, кто авторы этой войны. Отцы геноцида, – продолжил он с горьким пафосом. – Звучит, а? Ты доволен?! Вот этим – доволен!!