Книга Кракен - Чайна Мьевилль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из тени, изгибаясь, выхлестнулся кнут и обвился вокруг ноги Билли, присасываясь, как лапа геккона, валя его с ног и выдергивая из круга, залитого светом последнего фонаря. Лежа на бетоне, Билли открыл рот, чтобы закричать, но раздался скрежет стекла, такой громкий, какого он никогда не слышал. Вся его голова наполнилась многозначительной болью. Что-то надвигалось. Кружась, словно вихрь.
Костяные руки, мельтешащие, будто мельничные крылья. Лязгающие зубы, живые пустые глаза. Кости пальцев, прокалывающие плоть, как клыки. Существо появилось с непостижимой быстротой. Негнущимися пальцами оно наносило удар за ударом, оставляя за собой кровавый след, вспарывая глотки двоих, троих, пятерых нападавших, так что те вопили и валились, истекая кровью.
Билли сбросил с ноги кнут. Отполз. Его заступник покачивался на краю освещенного пространства.
То был череп, водруженный на гигантский сосуд, огромную стеклянную бутыль — из тех, в которые Билли несколько лет наливал консервирующую жидкость и помещал мертвых животных. Эта, высотой почти в пять футов, была наполнена клубящимся формалином и мясистой жижей. На стеклянной крышке торчал истертый человеческий череп, вытащенный, Билли знал доподлинно, из шкафа с останками в Музее естествознания. Череп щелкал зубами. Его край соприкасался с крышкой, а расширяющееся стекло служило плечами. Штуковина воздевала две бесплотные когтистые руки, взятые из коробок с костями, — плечевые, лучевые, запястные (издававшие щелканье) и заостренные фаланги.
Ангел памяти.
Ангел-сосуд крутился на круглом основании, качаясь-накреняясь вперед. Он снова ударил и снова убил, а затем чуть наклонил череп-голову, и крышка открылась. Щеголь-охотник застыл и пребывал в неподвижности, пока его не стало совсем; в бутыли появились новые мясные лоскуты. Охотники за наградой разбежались. Раздался глухой удар. Дейн лежал, не шевелясь. Билли был слишком далеко, и лассо или что-то, ухватившее Дейна за шею, туго натянулось и потащило его в убывающую тень, которую принесли с собой типы со свастиками.
Билли выстрелил дважды, но никого из них различить не мог, а Дейна больше не было видно. Он подхватил пистолет Дейна, крикнул «Сюда!» стеклянному спасителю и услышал, как тот качнулся и покатился к нему. Отступая, нападавшие швыряли назад куски кирпичей и железяки.
Что-то увесистое случайно угодило прямо в бутыль. Ангел-сосуд, страж музейной памяти, разлетелся на куски. Кости его омертвели, разбросанные посреди лужи консерванта и стеклянных осколков.
Билли держал в одной руке фазер, в другой пистолет. Но нападавшие не возвращались. Он побежал в ту сторону, куда потащили Дейна, но темнота отступала быстрее, и когда она исчезла, Билли остался один. Рядом валялись трупы, стеклянное крошево и череп его спасителя. Дейн пропал.
Как всякий раз, когда город пронзает тишина, где-то залаяла собака, чтобы заполнить брешь. Билли шел среди сокрушенных останков своего избавителя, оставляя отпечатки подошв, мокрых от формалина. Потом он тяжело опустился, сев в дверном проеме какой-то забегаловки, и крепко обхватил голову руками.
Там он и сидел, когда его нашли лондонманты, — все, что происходило драматичного вблизи от Лондонского камня, становилось им известно. Билли увидел их краем глаза, но ближе маги не подходили, не желая нарушать своей нейтральности, — лишь немногие из них знали, что она уже похерена.
Должно быть, кто-то из этих немногих обмолвился словом с Вати, который вошел в игрушку, что по-прежнему лежала у Билли в кармане. Оттуда раздался голос:
— Билли, приятель! Что случилось? Надо идти, Билли. Мы его вернем. Но сейчас, прямо сейчас, надо уходить.
ЛОНДОН-НА-МОРЕ
— Значит, мы тут долбаемся из-за этой говенной задницы.
— Послушайте, — резко бросил ей Бэрон. — Знаете что, констебль? Был бы вам очень обязан, если бы вы чуть-чуть укоротили свой язык.
Коллингсвуд не на шутку испугалась и прикрылась надменностью, глядя не на Бэрона, а на свой браслет.
— Мы обходимся немногим, Коллингсвуд, — сказал Бэрон. — И все это знаем. — Он перевел дух и, тыча в ее сторону пальцем, заговорил чуть спокойнее: — Важная часть этого немногого — информация. И мы ее собираем. Так что… Успокойтесь и возвращайтесь к работе. У вас, полагаю, есть свои нюхальщики? Вот и посмотрите, что они способны разнюхать.
Он прошел к выходу и громко закрыл за собой дверь — видимо, едва удержавшись, чтобы не хлопнуть.
На территории полицейского колледжа в Хендоне стоял переносной домик, куда на время подготовки направлялись специалисты разных ячеек ПСФС. Большинство обучавшихся там, не блеща фантазией, называли его «Хогвартсом», а несколько человек — «Академией мисс Кэкл» или «островом Гонт»[62], обмениваясь самодовольными взглядами, когда остальные не понимали.
Коллингсвуд никак его не называла — не до того. Она была слишком занята, внимая вышедшим на пенсию, но все еще полезным ведьмам, ведунам и чернокнижникам. «Вы — офицеры полиции, или же будете ими, — как-то раз заявил один из ее наставников, — если только все не запорете». Это был очень старый и маленький человечек, сморщенный, как отставшая кора кокосовой пальмы. Он поглаживал подбородок, глядя так, словно все, что он говорил, было тщательно обдумано. И тоже напускал на себя важный вид, хотя и совершенно иначе, нежели Коллингсвуд. Ей нравилось за ним наблюдать.
«Ваша задача — ловить злодеев. Правильно? И надо знать, что делать. Если вы не знаете, что делать, надо выяснить. Если вы не можете это выяснить, то высосите все из пальца и действуйте соответственно. Я понятно выражаюсь?» Маленький lux ex tenebris[63], вспыхивавший у него между кончиками пальцев (голубой, конечно), был очень трогателен.
На службе в полиции Коллингсвуд видела лишь наведение порядка в оккультном мире, погоню за разными сущностями и потасовки с ними, что требовало чертовски большого заряда энергии. Именно отсутствие такого заряда в Билли Харроу раздражало ее, пусть даже он и казался забавным.
С холодком внутри Коллингсвуд подумала: а вдруг Бэрон не уверен в своих действиях? Она взвешивала эту возможность, изучала ее так же тщательно, как непонятную штуковину, поднятую с пола. Другие полицейские обходили то место, где застыла их коллега, — она простояла так довольно долго. Некоторые даже не бросили на нее недоуменного взгляда: Коллингсвуд, мол, с нее станется.
Она стояла возле диспетчерской, так что стала первой из сотрудников ПСФС, кто попался на глаза посыльному, и получила от него известие. После чего она толчком распахнула дверь в кабинет, где Бэрон, скрестив руки, мрачно смотрел в монитор, и, повиснув одной рукой на дверной раме, словно ребенок на шведской стенке, сказала:
