Книга Семь колодцев - Дмитрий Стародубцев

И для пущей убедительности Вовочка шибанул себя со всей дури кулаком в грудь. Раздался глухой звон. Я тут же успокоился.

— Хорошо, тогда звони медсестре… — И я протянул ему радиотелефон.

Вовочка вырвал у меня из рук телефонную трубку, извлек из кармана свою таблицу со списком женщин и своим желтым от никотина указательным пальцем набрал номер…

Свидание с тридцатилетней медсестрой Аней привело Вовочку в полный восторг. Рассказывая мне, как они встретились, о чем говорили, что кушали в кафе, он не уставал воспевать (конечно, по-своему, в меру своего интеллекта и словарного запаса) ее милое личико, ее стройную фигурку, ее скромность, простодушие, ее доброе, открытое сердце.

— А ты-то ей понравился?

— Ну, наверное! Чего ж нет? Стала бы она тогда приглашать меня к себе домой!

— А она тебя уже пригласила? — изумился я.

— А как же! — Вовочка вальяжно раскинулся на диване. — Правда, у нее дома мама и ребенок.

— Блин, лучше б ты ее пригласил к себе, — посетовал я, не без пошлого намека.

— Я ее тоже пригласил. Мы договорились, что сначала заедем к ней, а потом отправимся ко мне…

— Вот это другое дело!

— Слушай, — вдруг вспомнил Вовочка. — Я обещал Аню на видеокамеру поснимать. Не дашь на пару дней?

Вовочка знал, что у меня без дела ваялись несколько видеокамер, которые я купил в разное время и в разных странах. Раньше смешно было и подумать, чтобы дать ему такую дорогую вещь — он ее тут же обменял бы на водку. Но сейчас он не пил, миссия его была благородна и плыл он более-менее в фарватере моих указаний, так почему бы и нет?

Получив из моих рук миниатюрную камеру вместе с маленькими видеокассетами, Вовочка заигрался с ней, словно ребенок с игрушечной железной дорогой. Пока я показывал ему возможности японского чуда, он снял на камеру меня, я снял его, а потом мы позировали вместе перед объективом, дружески обнявшись, как в старые добрые времена. Я даже затянул свою старую песню, которую однажды сочинил во время очередной попойки, примерно с таким припевом: «Вовище, дай рублище на фиго-во винище…» Заунывная песня под мотив шарманки повествовала о том, как через много лет два школьных друга встречаются и вспоминают «школку», старых друзей, и прежде всего Вовочку, «которого уж нет». Вовочка поддержал, и оказалось, что он прекрасно помнит все куплеты этой песни, до последнего слова, несмотря на то что прошло не меньше десятка лет с тех пор, как мы пели ее в последний раз…

Несмотря на то что Вовочка воспылал всеми чувствами к медсестре Ане, он все же не захотел отказывать Марине и однажды, тщательно собравшись, отправился к ней на юбилей. Белая рубашка (купленная мной), малиновый пиджак, цветы, пузатая бутылка в красивой коробке.

Пару дней спустя мы с ним увиделись. У него под глазом был большой фингал, не считая распухшего носа, разбитой губы и ссадин на костяшках пальцев.

— Что случилось?! — потребовал я ответа.

— Что-что! Подрался! — недовольный допросом отвечал он.

— Где подрался?!

Он попытался соврать, но я быстро вывел его на чистую воду.

— На юбилее!

— Как же так?! А рубашка моя цела?

— Не-а, порвали…

И Вовочка нехотя поведал, что произошло.

Все началось чинно. Когда Марина открыла Вовочке входную дверь, в квартире было уже полно народу. Женщина критически оглядела своего нового знакомого и, по всей видимости, осталась весьма довольна. И действительно, Вовочка в тот день выглядел как никогда первоклассно — этакий крепкий толстячок, в приличных шмотках с иголочки и в лаковых ботинках, в сияющих мужских побрякушках, благоухающий волшебными ароматами из моей коллекции. Перевоплощение удалось на славу, вряд ли эта женщина, какой бы опытной по жизни она ни была, узнала бы в этом сияющем лощеном бодрячке ублюдочного опущенца, каким мой друг был всего пару месяцев назад. Она поспешила незаметно сунуть ему в руку небольшой футляр, обшитый красным бархатом, и, обдав горячим дыханием, шепнула ему на ухо: «Подаришь мне, когда за стол сядем!» Вовочка сразу все смекнул и принялся вдохновенно играть отведенную ему роль.

65

Необитаемый остров. Хижина у подножия горы.

Вера.

Всем смертям назло наконец я здесь!

Я это сделал! Я осуществил главную мечту своей жизни! Я взошел на борт самолета и улетел далеко-далеко, за тысячи километров, в чудесную страну романтических помыслов своей юности.

Теперь впереди блаженство тела и успокоение души.

Я отделил себя от всего человечества, я слился с природой, я стал ее неотделимой частью…

Материя разверзлась, открылся портал в неописуемой красоты мир, и я шагнул навстречу голубому свету!

Это мое торжество!

Это триумф всей моей жизни!

И пошли вы все!

И бандюги квадратноголовые!

И чиновники всех мастей! И Мозгоправы!

И Валентины Федоровичи со своими «конторами»! И весь этот гнилой, давно ссучившийся мир!

А рядом… рядом моя послушная сексуальная игрушка, моя злая насмешница, моя грязная сучка — источник моего величайшего вдохновения. Моя милая Вера!

Я люблю тебя!

Я боготворю каждую молекулу твоего тела!

Я твой раб, моя безропотная рабыня!

Я поклоняюсь тебе и всем твоим таинствам и готов припадать к ним в молитвенном припадке по пять раз на дню!

Я готов съесть тебя всю, до последнего кусочка, и начну с твоей фантастической попки, потому что нет на свете блюда более ценного и лакомого!

Я люблю в тебе всё и вся!

Слышишь! Где б ты сейчас ни была!

Я люблю тебя!

Остров. Я и ТЫ. Боже, сколько я фантазировал по этому поводу! Сколько спермы было пролито в моей одинокой холостяцкой кровати!

Невыносимая жара, тропические ливни, мошкара, змеи в траве… Каждый шаг, каждый вдох таил очередную опасность. Тот рай, который я нарисовал в своем воображении и которым грезил много лет, вдруг оказался сущим адом.

Одно испытание следовало за другим. За первой неприятностью — вторая, и тут же третья.

На третий день с утра, только я отошел по малой нужде и достал свой нежный предмет, как к нему тут же присосалась мелкая крылатая тварь, выпучив в экстазе свой стереоскопический желтый глаз. Через мгновение я натянул ей этот желтый глаз на жопу, но было поздно — минутой спустя вздулся болезненный волдырь, и теперь ни о каком сексе не могло быть и речи.

Я связался по рации с «Большой землей», и на следующий день на старом катере прибыл врач из числа «местных» — омерзительная черномазая морда. С ним был матрос с губищами, словно накаченными силиконом, и оба клоуна, как мне показалось, то ли хорошенько подвыпили, то ли от души накурились травки — в этих нюансах я не разбираюсь. Рассмотрев волдырь и всяко покрутив мою чахлую распухшую плоть, врач стал выяснять, что произошло, потом долго недоумевал, чесал свою дефективную репу, консультировался с кем-то по рации. Матрос с губищами пятого размера, в свою очередь, сначала не сводил глаз с Веры, а потом, не обращая внимания на меня, стал предлагать какой-то особенный лечебный массаж за двадцать долларов. Вера согласилась, разделась донага, как он просил, легла, и этот паскудный уродец целых пятнадцать минут лапал ее как хотел, правда, надо отдать ему должное, работал весьма профессионально и заслужил несколько блаженных Вериных стонов. Потом два этих аборигена долго переговаривались на своем языке и весело переглядывались. Я понял, что они обсуждают мое глупейшее положение и возможные способы лечения, вплоть до крайних мер… Из последних сил сдерживая праведный гнев, я по-дурацки улыбался в надежде все же получить свое застрахованное медицинское обслуживание. Наконец врач сделал мне в ягодицу болезненный укол, дал какую-то мазь и таблетки, сказал, что несколько дней мне нельзя пить, хлопнул меня по плечу, мол, до свадьбы заживет, и две этих черножопых обезьяны уплыли, получив от меня на чай несколько сотен так почитаемых всем населением их страны баксов.