Книга Алая графиня - Джинн Калогридис

Затем он соскользнул к входу во влагалище, погрузил внутрь одну фалангу, затем две, и в следующий миг весь его палец оказался внутри меня.

Лука принялся двигать пальцем, сначала медленно, затем все быстрее и сильнее — я вжалась бедрами в пол и застонала. Я нестерпимо хотела Луку, но, прежде чем успела что-либо сказать, он снова начал массировать то самое чувствительное место, не переставая двигать пальцем во влагалище.

От наслаждения я позабыла обо всем. Я извивалась на полу, не заботясь о том, что нас могут обнаружить, вообще ни о чем, кроме того волшебства, творимого пальцами Луки. В какой-то миг он убрал одну руку и посмотрел на меня. Что-то белое и мягкое легло мне на лицо. Это был его носовой платок.

— Нам нельзя шуметь, — прошептал он. — Сунь платок в рот и, когда настанет время, прикуси, чтобы не кричать.

— Кричать? — Я с недоумением нахмурилась.

— Ты поймешь, когда это случится. Но постарайся не шуметь. — Лука еще немного поднял голову, и я увидела, что он улыбается.

Я послушно скомкала льняной платок и сунула в рот. Пальцы Луки вернулись к невероятно чувствительному бугорку плоти, спрятанному внутри меня.

Вскоре исчезло все, кроме наслаждения. Мое тело и разум забыли о времени и пространстве — ничего удивительного, что Катерина с готовностью шла на риск ради такого счастья.

Мне казалось, будто я растворилась в этом мире, между мною и всем остальным не было никаких преград. Ноги окаменели, спина выгнулась дугой, словно я застыла посреди какого-то припадка. Волна наэлектризованной энергии прокатилась вверх от ног, достигла утробы и взорвалась мириадами брызг. Моя плоть содрогалась, снова и снова сжимала палец Луки, а после наступило такое блаженство, какого я не испытывала никогда в жизни.

В последний миг я вспомнила о платке и впилась в него зубами, чтобы не кричать, но, видимо, не удержалась. Когда я снова пришла в себя, Лука склонялся надо мной, умоляя быть потише.

Следующие месяцы были сладостно-горькими, потому что мы с Лукой крайне редко оставались наедине. Война между Флоренцией и альянсом Неаполя и Рима продолжалась. Флорентийцы упорно поддерживали Лоренцо, хотя им с каждым месяцем становилось все труднее доставлять в город провизию по реке Арно.

Миновало Рождество, наступил новый, 1479 год. В конце января Катерина объявила, что снова беременна, но это не мешало ей время от времени присутствовать на учениях войск вместе с Джироламо. Муж постепенно проникся к ней таким доверием, что иногда она сама проводила учения от начала до конца, а он лишь сидел и наблюдал. Ходили слухи, что солдаты больше верны Катерине, чем своему нетерпеливому, вспыльчивому капитану.

В долгие месяцы уединения графиня не щадила себя, напротив, выбрала одного из командиров Джироламо, и тот обучал ее сражаться верхом. По мере того как рос ее живот, руки и ноги Катерины становились все стройнее и мускулистее, она сделалась невероятно сильной.

В августе 1479 года пришло время родов. Катерина была настолько полна сил, что за четыре часа разрешилась крепким, здоровым младенцем. Увидев крошечный пенис ребенка, она довольно рассмеялась.

— Сынок, — проворковала повитуха, и все мы заулыбались.

— Мы с отцом решили назвать его Оттавиано, — объявила Катерина.

От усталости ее голос походил на шепот, но она была в восторге. Откинувшись на подушки, мать счастливо вздохнула, когда ей на грудь положили хнычущего младенца.

— Оттавиано, — эхом повторила я.

В честь первого римского императора. Похоже, Катерина с Джироламо возлагали большие надежды на этого ребенка.

— Сын, — произнесла Катерина. — Может быть, в один прекрасный день я стану регентшей.

Она слабо улыбнулась при этой мысли, а мы с повитухой быстро переглянулись. Катерина сможет стать правительницей при несовершеннолетнем сыне только в том случае, если Джироламо умрет первым. Какая плохая примета — говорить о смерти отца в момент рождения сына!

Рождение мальчика вызвало куда больше суеты, чем появление на свет Бьянки. Младенца крестил сама Папа Сикст. За неделю целая армия гостей промаршировала через палаццо, неся подарки и наилучшие пожелания матери и сыну. Вместо того чтобы принимать визитеров в постели, как это обычно делали матери из самых знатных семей, Катерина сидела в роскошно убранной приемной, держа дитя на руках. Пришел даже кардинал Борджа. Джироламо так и раздувался от гордости.

Маленький Оттавиано отличался невероятным аппетитом и уже скоро стал напоминать уменьшенную копию Джироламо, с такими же длинными конечностями, несколько лошадиным лицом, мощной нижней челюстью… и тусклым взглядом, в котором угадывалась враждебность ко всему миру. Бьянка была старше брата на полтора года, но Оттавиано, еще не научившись ходить, уже был шире, выше и куда толще ее. Однако в отличие от сестры мальчишка не спешил развиваться умственно. Я почти каждый день приходила в детскую, и если Бьянка была милым ребенком, который охотно идет на руки, то Оттавиано вечно извивался, вырывался и визжал.

Шли месяцы, и приподнятое настроение Джироламо — победа над Флоренцией казалась делом решенным, поскольку неаполитанская армия благополучно блокировала поставки провианта в город, — испарилось, сменившись раздражением. Когда пришло Рождество, первое в жизни Оттавиано, Джироламо узнал о тайном маневре Лоренцо.

Не в силах наблюдать страдания народа, но и не желая отдавать людей под деспотичный гнет Джироламо и Сикста, Медичи сумел выехать из города и миновать блокадное кольцо. В полном одиночестве он две недели добирался до Неаполя и там сдался королю Ферранте. Лоренцо просил лишь о том, чтобы тот поговорил с ним об участи граждан Флоренции, прежде чем казнить или отправить в Рим.

Смелый поступок Лоренцо и его искреннее уважение к Ферранте произвели на неаполитанского короля такое сильное впечатление, что он приказал считать Медичи почетным гостем, который может свободно гулять по дворцу и окрестным землям. Ферранте развлекал первого гражданина Флоренции, устраивал обеды, говорил о чем угодно, но только не о войне. Через несколько недель подобного времяпрепровождения Лоренцо, осыпанный дарами, отправился домой, так и не сумев сказать ни слова в защиту своего народа.

Однако его план удался. Провизия начала приходить во Флоренцию, и к весне 1480 года король Ферранте увел домой неаполитанскую армию, приведя в ярость Папу Сикста.

Выведенные из себя недоступностью Флоренции, Джироламо с Сикстом обратили свои захватнические амбиции на Романью, оплот семьи Медичи, холмистые плодородные земли, протянувшиеся на северо-восток от Тосканы. Джироламо было мало небольшой Имолы, он покусился на соседние города: Фаэнцу, Пезаро и Форли.

Однако его план по захвату Фаэнцы провалился, поскольку неаполитанский король дал понять, что будет отстаивать город любой ценой. Вторгнуться в Пезаро Джироламо тоже не рискнул — в этом случае Милан угрожал ему войной.

Самым лакомым куском представлялся городок Форли, поскольку его синьор Пино Орделаффи только что умер, оставив наследником болезненного незаконнорожденного сына Синибальдо четырнадцати лет от роду. На самом деле на Форли претендовали еще два его вполне здоровых кузена, однако Папа предпочел поддержать мальчишку, который был настолько слаб, что не мог прожить долго. Синибальдо с радостью подписал бумаги, превращая город в папский протекторат. Это означало, что если он умрет, не оставив наследников, то Форли перейдет в собственность церкви.