Книга Темный рай - Тэми Хоуг

Одержимость Брайса углублялась, как это было и в случае с Люси Макадам. В Люси Брайса привлекали ее стиль и изобретательность, умение взять власть над мужчиной. То была борьба силы воли, схватка двоих кобр. Саманта Рафферти являла собой совершенно противоположное явление — простодушие, открытость, неуверенность.

Шерон закрыла глаза: небо пропало, а перед мысленным взором возникли Брайс и девушка. Она намеренно мучила себя этим видением. При этом страх змеей скользил по душе, обвивался вокруг сердца, сдавливал его. Возбуждение как отравленное вино жгло душу. Воспоминания теснили друг друга: все, что делала Шерон, было для Брайс; ради Брайса. Все — только для него.

А эта девчонка никогда не будет для Брайса достаточно сильным партнером. Ее невинность очень скоро надоест Эвану. Его же пристрастия оттолкнут ее. Шерон постаралась успокоить себя этой мыслью. Не открывая глаз она принялась думать о Брайсе, как о мужчине, будя воображении его образ. Она любит его. Эван — единственный человек в этом мире, которого она любит, если, конечно, не считать самой Шерон. От этих мыслей Шерон почувствовала, как долгожданное тепло разливается по ее жаждущему телу.

Но, открыв глаза, снова увидела, что она одна на балконе. А звезды были от нее за миллионы миль.

* * *

Джей Ди сидел на крыльце и прищурившись, смотрел в ночное небо. Чистое небо. Отличная погода! Завтра будет хороший денек для того, чтобы перегнать скот… Только скот они перегонять не будут. Рук не хватает.

Джей Ди должен был бы радоваться уходу Уилла. Больше не будет этого разгильдяя. Больше не будет разговоров о преданности и чувстве ответственности. Не надо буде интересоваться, когда он очухается и отправится на родео или когда наконец соберется погасить двухмесячную задолженность по банковским платежам. Никаких напоминаний о длинной и печальной истории братьев Рафферти. Джей Ди должен бы радоваться. Однако вместо этого душе царила грызущая пустота.

Мне жаль тебя, Рафферти. Ты кончишь тем, что у тебя останется только твоя земля, и больше ничего.

Он попытался сказать себе, что на него никак не подействовали ни слезы, ни слова Мэри Ли, скасзанные ею на террасе гостиницы «Загадочный лось». Что ему наплевать на то, что он обидел ее, но в таком случае он еще больший сукин сын, чем эта скотина Эван Брайс. Они друг другу не подходят. Ему не нужна такая женщина, как Мэри Ли. И что ей нужно от такого человека, как Джей Ди? Она — яркая, современная, стоящая на пороге новой богатой жизни. А он — ископаемое животное, Его жизнь старомодна. Он привязан к традиции, держащей его, точно якорь. Добровольный отшельник, привыкший к одиночеству, доведший его до совершенства и называющий это внутренним миром.

Да пошел ты к черту, Джей Ди!

— Прекрасная ночка!

Возникший ниоткуда Часки опустил свое худое старое тело на ступеньку рядом с Джеем Ди. Тот искоса взглянул на него.

— Тоже собираешься сказать мне, что я задница? — спросил он с вызовом. — Бьюсь об заклад, Такер тебя подговорил.

Часки пожал плечами, словно говоря: «А вот и не угадал!» — и полез в задний карман джинсов. Тонкая папиросная бумага блеснула в темноте бело-голубым светом.

— Я не хочу это выслушивать, — сказал Рафферти.

— М-м-м…

— Уилл — это Уилл. Я — это я. Рано или поздно, этот день должен был наступить.

— М-м-м… — Старик достал из тряпичного кисета щепотку табака и ровной линией насыпал его на бумагу. С помощью зубов Часки затянул узел на кисете, а потом скрутил сигарету, лизнув языком край бумаги неуловимым, выработанным за долгие годы движением.

—Уилл уходит, — сказал Джей Ди, обращаясь в основном к самому себе. — Нам остается только смириться с этим. Завтра позвоню и попробую найти кого-нибудь в помощь нам. Мы еще можем подождать с перегоном скота в горы до среды.

Джей Ди всмотрелся в старое, обветренное, бесстрастное лицо, на котором ничего нельзя было прочесть.

— Он не вернется, Часки. На этот раз — нет.

Часки что-то проворчал, все еще вглядываясь в ночь. Зажав маленькую сигарету между большим и указательным пальцами, он сделал длинную затяжку, надолго задержав дым в легких. Когда он выдохнул, воздух наполнился сладковатым ароматом жженой конопли.

— Скот может подождать. Скота у тебя много. Брат у тебя один. — Часки опять затянулся так, что сигарета превратилась в его пальцах в крошечный красный уголек. Приподнявшись со ступеньки, Часки загасил окурок о доски крыльца и отбросил его на землю. После чего медленно поднялся и потянулся с кошачьей грацией. — Надо идти. У меня свидание.

— Сейчас второй час ночи! — удивленно приподнял бровь Джей Ди.

— Она у меня ночная совушка. Мужчина должен ценить каждую женщину за ее индивидуальные качества. У этой есть несколько очень милых, хороших качеств. — Часки кивнул. Воплощение мудрости в выцветшей футболке. — Та маленькая блондинка… Держу пари, у нее тоже есть некоторые хорошие качества. Есть на что посмотреть. Может, тебе стоит выяснить?

Джей Ди слегка скрипнул зубами, удержавшись от желания сказать Часки, чтобы тот побольше заботился о своих делах. Привычные правила никогда не были применимы к Часки. Он заявлял, что связь с древней магией позволяет ему жить в ином измерении.

— Часки, она здесь только проездом. Как бы там ни было, у меня нет на это времени. Кто-то должен держать ранчо в руках. И, насколько я понимаю, в этом единственная причина моего появления на свет. — Джей Ди слегка усмехнулся прозвучавшей в собственном голосе горечи. — Хранить переданное мне по наследству имя Рафферти.

— Довольно трудная задача, если после тебя не останется других Рафферти, — заметил Часки. Он повернулся и посмотрел на двор ранчо и дальше: взгляд его, казалось, охватывает всю Монтану. — Знаешь, человек не может владеть землей, — объявил он. — Люди приходят и уходят, а земля всегда здесь будет. Белым людям никогда этого не понять. Все, чем мы владеем, — это наши собственные жизни.

Все недосказанное Часки тяжким грузом легло на плечи Рафферти, заставив его вздохнуть. Джей Ди слишком устал, чтобы вступать в философские споры, чересчур измотался, чтобы защищать принципы традиционности или пытаться поразить Часки кодексом чести и ответственности «белого человека». Ничем этим Часки не пронять: он был выше всего в своем общении с мистическим.

— Чертовски хорошенькая ночка! — повторил старик, кивком указывая на небо. — Взгляни на все эти звезды. — Он посмотрел на Джея Ди, и в его маленьких темных глазах блеснуло изумление. — Славная ночка для ночных совушек.

Часки ушел, а Джей Ди остался наедине с ночью и звездами. Один. Именно так, как ему и хотелось, в чем Рафферти попытался себя заверить. Крепкий парень! Не нужен ему никто.

Брешешь, пес…

* * *

Таунсенд сидел за столом, самозабвенно погрузившись в бездны галактики, раскинувшейся за окнами подобно черному бархатному покрывалу с блестками. Судью трясло. Он был болен. Язык во рту казался распухшим угрем. Он не давал возможности воздуху пройти в легкие, и Таунсенд с хриплым присвистом и бульканьем едва дышал. Из носа непрерывной струйкой текла солоноватая слизь. Глаза слезились, нестерпимо обжигая воспаленные веки. На темной крышке стола белела полоска высыпанного кокаина. Таунсенд уже потерял счет принятым дозам и не знал, сколько порошка он просто высморкал в стоявшую рядом корзину для бумаг. Рядом с соблазнительной белой горкой лежал револьвер.