Книга Темный рай - Тэми Хоуг

Джей Ди повесил голову и вздохнул. Грудь его словно сдавило тисками. Он не хотел этого. Он убеждал себя, что никогда этого не хотел. Гораздо проще было держаться от всего этого подальше. Он должен вести битву за право владеть своим ранчо. Он не мог позволить себе бесполезно тратить энергию.

Мэри, затаив дыхание, смотрела на него и ждала. Глупая часть ее сердца ждала от Джея Ди, что он примет прощение и признается в своих чувствах. Дура с больше буквы! Не такой человек этот Рафферти. Нежность, которую Мэри в нем открыла, была лишь отклонением. О вырос настолько грубым, что способен только вязать быков и бороться с медведями. Мэри не могла изменить прошлое Джея Ди или правила, по которым он жил. И не было смысла пытаться продолжать их отношения. Чем скорее она смирится с потерей, тем лучше, и теперь надо просто уйти.

Дверь на террасу приоткрылась, из нее высунулся Дрю и, пристально посмотрев на Джея Ди, потом — на Мэри спросил:

— Здесь все в порядке, дорогая?

Мэри задержала дыхание чуть дольше — еще на несколько секунд бесполезной надежды — и посмотрела на понурившуюся голову Рафферти. Он не произнес ни слова.

— Нет, — пробормотала Мэри. — Но я как-нибудь это переживу.

Проскользнув в дверь мимо Дрю, она направилась в дамскую комнату.

* * *

В половине второго ночи в музыкальном зале «Загадочного лося» остались лишь служащие. Бармен Тони собирал со стойки бутылки и расставлял их на привычные места под грандиозным зеркалом мадам Бель. Официант громоздил перевернутые стулья на столы и пылесосил ковер. Гари и Мич, партнеры Дрю по трио, попрощались и ушли вместе, разговаривая о музыке. Кевин, стоя за расположенной за баром кассой, проверял счета и смеялся ковбойским шуточкам Тони. Мэри уложила гитару в футляр и захлопнула защелки.

— Не хочешь поговорить об этом? — тихо спросил Дрю.

Она слегка покачала головой и, выдавив из себя улыбку, обняла футляр, точно партнера по танцу.

— Тут не о чем особенно говорить. Я руководствуюсь позывами сердца. А это всегда не очень-то умно.

Дрю нахмурился:

— Возможно, что и нет, но представь себе, в какое чудесное место превратился бы этот мир, если бы все мы позволили себе такую роскошь. — Он крепко обнял Мэри вместе с гитарой. — Если ты решишь, что тебе нужны уши, которые услышат тебя, или плечо, в которое ты могла бы поплакать, ты знаешь, к кому прийти.

— Спасибо.

— Пойди поспи немного. — Дрю чуть отступил назад. — Ты выглядишь как выжатый лимон. Что же до остального… Оставь это, дорогая. Сейчас ничего хорошего из этого не выйдет. Я бы не хотел, чтобы ты причинила себе вред, пытаясь изменить то, что изменению не поддается.

Мэри смотрела, как Дрю, лавируя между столиков, шел к стойке бара, и на память ей пришла еще одна присказка Люси: все стоящие мужики либо женаты, либо геи. Она не сомневалась в том, что Дрю знал о жизни Люси гораздо больше, чем рассказывал, но он дал себе обет не омрачать ее светлой памяти, и Мэри находила это правильным.

Пожелав Тони спокойной ночи, Мэри вышла в боковую дверь и медленно побрела по тротуару вдоль гостиницы. Эхо стычки с Джеем Ди отдавалось в голове с каждым шагом. Мэри отмахивалась от этих мыслей, как могла. Несмотря на то, что она совсем мало спала последние две ночи, Мэри была слишком измучена, чтобы отправиться прямо в номер, будучи совершенно уверена, что не сможет сразу уснуть. Перегруженное подсознание не давало шансов на нормальный отдых.

Чувствуя, как в душе борются ненависть и жажда примирения, Мэри добрела по сырому от росы лугу до своего камня и, усевшись на него, стала смотреть на Новый Эдем. Окна гостиницы золотыми прямоугольниками светились в темноте. Там, за этими окнами, обитали люди, не знающие забот. Она подумала, какие из этих окон принадлежат Дрю и Кевину и как давно Дрю в ссоре со своим партнером.

Веселье в «Проклятых и забытых» было в самом разгаре. Бар сиял в ночи, как дом, охваченный пламенем пожара. Шум, который прорывался оттуда, из-за значительного расстояния становился неясным гулом, так что Мэри могла различать лишь буханье бас-гитары и резкий, точно звук разбивающегося стекла, звон тарелок ударника. Интересно, сидит ли там Уилл, в очередной раз до потери сознания заливая горе спиртным?

Сердце Мэри болело за Уилла — отщепенца, белую ворону в семействе Рафферти. Странно, как это она не влюбилась в Уилла — у них было очень много общего. Но ведь у Уилла имелась жена.

Вспомнив о Саманте, Мэри покачала головой. Ну что за мешанина! Она приехала в Монтану, чтобы уйти от реальности; а угодила в самый центр тривиальной мыльной оперы: добро против зла, алчные земельные бароны против небольшой фермерской семьи, интриги, измены и бог весть что еще. Пустынная дорога вдруг превратилась в довольно оживленное шоссе с не совсем понятными правилами движения.

Какой-то частью своего я Мэри ничего так не хотела, как поскорее убраться отсюда. Но эта часть была очень мала — рудимент прежней Мэрили. Она отбросила ее, точно высохшую шелуху, и почувствовала прилив сил. Мэри не собиралась покидать Монтану. Она хотела принадлежать этой земле — не только жить на ней, но именно принадлежать. Ей хотелось стать частью этих мест, такой же, какой был для них Рафферти, и горы, и огромное-огромное небо. И если Мэри собиралась доказать, что достойна стать частью этой земли, она должна принять все ее законы: поступать правильно, уважать честь, мужество и здравый смысл. И первой ее обязанностью на этой стезе станет необходимость выяснить правду о смерти Люси. Задача непростая, с трудными вопросами. И никто не поможет Мэри.

Откинув голову назад, она посмотрела на миллионы ярких звезд, усеявших черное ночное небо, отыскала среди них Полярную звезду, сияющим фонарем висевшую над вершинами гор. Свет далекой звезды… Мэри смотрела на бело-голубые алмазные пятнышки и всей душой желала только одного: чтобы эта ночь никогда не кончалась.

* * *

Шерон устремила взгляд в черное, как дно бездонного колодца, небо, усыпанное маленькими блестящими точками. Она представила себе, что все эти звезды вливаются в ее сердце, питают его, заряжают новой энергией, но свет звезд был холодным и белым, и Шерон ничего, кроме пустоты, в своей душе не чувствовала.

Она лежала на балконе нагая, растянувшись в шезлонге длинным, угловатым телом, увеличенные силиконом груди двумя пирамидами устремились в небо. Шерон знала, что ее могли прекрасно видеть рабочие фермы, живущие в квартирах, надстроенных над конюшней. И знала, что именно в этот момент один из рабочих как раз и глазеет на нее, но Шерон было наплевать. Сегодня голова ее была занята другими заботами.

Брайс еще не ложился в постель. Он заперся в своем кабинете на внутренний замок и обдумывал какие-то планы.

Собственно, в этом обстоятельстве не было ничего необычного. Мозги у Брайса работали, как швейцарские часы: колесики и шестеренки крутились безупречно синхронно, в голове кружились идеи, одна лучше другой. Острый ум и отсутствие совести сделали Брайса богатым человеком. Эти качества Шерон в нем уважала. Но сегодня ночью, подозревала Шерон, мысли Эвана заняты не делом — он думал о Саманте Рафферти, и мысль об этом острой косой ранила сердце.