Книга Мороз и ярость - Лиззи Принс

его губах звучит хриплым шепотом, пока его член пульсирует внутри меня.

Я насаживаюсь на все еще твердый член Атласа, когда ко мне возвращается некое подобие здравомыслия. Вот черт.

ГЛАВА 35

К

огда реальность настигает Атласа, я понимаю это в ту же секунду, по тому, как он напрягается позади меня. Его тело, а не его член, который все еще чертовски тверд и погружен в меня. На секунду его руки сжимаются вокруг меня, но затем он отпускает. Он отстраняется, и я ахаю от внезапной потери. Затем я скриплю зубами от очень неприятного напоминания о том, что Атлас только что трахнул меня без презерватива.

— Что, черт возьми, это было? — Голос Атласа низкий, хищный.

Я оглядываюсь через плечо, соскальзывая с противоположной стороны кровати. На секунду я ошеломлена видом его обнаженного тела, но обвиняющий взгляд на его лице стирает это чувство чертовски быстро. Я не уверена, спрашивает ли он меня, что привело в действие бомбу похоти между нами, или он спрашивает, почему мы продолжали после того, как она прошла. Мы оба были прямо там, соглашаясь с этим в тот момент.

Моя одежда на другой стороне кровати, у Атласа, но мне нужно в ванную. Вместо ответа Атласу я направляюсь к закрытой двери и с радостью нахожу маленькую ванную. Я моюсь, как могу, благодарная за то, что по соседству с нами есть врач с черного рынка, который продает противозачаточные. Я останавливаюсь перед зеркалом. Мои волосы в ужасном состоянии. Я вытаскиваю все оставшиеся шпильки, которые удерживали косички, и оставляю их на столешнице. На самом деле мне насрать, чья это ванная.

Я смотрю себе в глаза, но вижу только Атласа надо мной, позади меня, превращающего меня в бесформенную кучу. Это была ошибка. Слова Атласа перед тем, как я зашла в ванную, ясно дали это понять, но как я могу сожалеть о том, что казалось таким невероятным. Имеет ли это значение в любом случае? Атлас замолчит и сделает свое стоическое лицо, как только я покину эту комнату. Если он собирается притвориться, что это не был умопомрачительный, разрушающий душу секс, то я тоже могу.

Моя помада размазана, но в остальном макияж выглядит нормально, разве что немного влажноват. Внешне никто не должен сказать, что у нас с Атласом только что был секс. Внутри у меня кипит раздражение и растерянность. Черт возьми, я не хочу, чтобы он возвращался в свое бесчувственное состояние.

Атлас уже надел брюки и застегивает то, что осталось от пуговиц на рубашке, когда я выхожу из ванной. Мое платье лежит на кровати, и я моргаю, глядя на него. Есть что — то почти джентльменское в том факте, что Атлас не просто вышел из комнаты, оставив меня подбирать с пола мое помятое платье.

Я натягиваю трусики, прекрасно осознавая, насколько более неловко их натягивать по сравнению с тем, как их снимал Атлас. Я влезаю в платье, но никак не могу застегнуть все застежки сама. Когда я поднимаю глаза, то обнаруживаю, что Атлас пристально смотрит на меня. Мне даже не нужно просить, и он уже передо мной. Его руки ложатся мне на плечи, он разворачивает меня и начинает умело застегивать крючки. Он перебрасывает мои волосы через плечо, и от его прикосновения по моей коже бегут мурашки. Черт бы его побрал.

— Ты говорил с Афродитой сегодня вечером? — Спрашиваю я, съеживаясь от того, как громко звучит мой голос в натянутой тишине комнаты. Как только сексуальный туман рассеялся в моем сознании, я вспомнила, как Афродита коснулась моей щеки.

Руки Атласа задерживаются у меня за спиной, а затем он снова принимается за застежки. — Да, говорил.

Я смотрю на книжную полку, искусно заставленную книгами и несколькими безделушками. Все книги посвящены Богам и мифологическим историям, но безделушки — это те вещи, которые мог бы коллекционировать ребенок: сосновая шишка, замысловато сложенная бумага в форме лебедя, маленькая фигурка Эйфелевой башни. Теперь я чувствую себя неловко из — за того, что мы вторглись в комнату какого — то ребенка. За исключением того, что нет никаких свидетельств того, что здесь сейчас кто — то живет. На самом деле, возникает отчетливое ощущение заброшенности, несмотря на то, что в комнате нет пыли.

— Она прикоснулась ко мне, и сразу после этого был… толчок, чтобы найти тебя. — Тон Атласа деловит, подтверждая, что он замкнулся и вернулся к работе, не обращая внимание на раздражающие эмоции.

Атлас заканчивает застегивать платье и отходит. Когда я оборачиваюсь, он пощипывает переносицу. Он опускает руку, когда я смотрю на него.

— Давай вернемся на вечеринку. — Атлас поправляет и застегивает пиджак, чтобы скрыть отсутствующие пуговицы на рубашке.

Конечно, это именно то, что я хочу сделать. Я поворачиваю голову, чтобы немного ослабить напряжение в плечах, но это ни черта не дает. Боги щелкают пальцем и играют жизнями людей без каких — либо последствий. Черт возьми, вот в чем суть Игр в двух словах. Но чтобы Афродита сделала это… зачем? Какой, блядь, в этом был смысл? Потому что она разозлилась, что ее чемпионка еще ничего не выиграла? Просто чтобы доказать, что она может?

— Пойдем. — Мои слова горчат во рту, а спина ноет. Я держу свою Фурию на крепком поводке, иначе мой секрет станет достоянием общественности. Это сделало бы эту ночь намного хуже.

Я зла на богов за их вмешательство, и я зла и слегка обижена холодным обращением Атласа. Хотя, почему я должна ожидать чего — то другого? Атлас мне не друг. Он соперник. Может быть, мы объединились, чтобы победить Гидру, и да, он помог мне, когда Престон и его засранцы — приятели выбили из меня все дерьмо, но это все.

Я пересекаю комнату быстрыми шагами и распахиваю дверь, но только для того, чтобы она снова захлопнулась. Рука Атласа лежит на поверхности, прямо над моей головой. Я наклоняю голову, чтобы видеть его лицо, но не хочу встречаться с ним взглядом. Это не значит, что я накачала его наркотиками или еще какой — то херней, так что я не знаю, почему он заставляет меня чувствовать, что это моя вина, но я зла на подтекст. Я стою там, ожидая, когда он скажет то, что хочет выплеснуть из своей груди. Он вдыхает, как будто собирается заговорить, но тишина затягивается. Я медленно поворачиваю голову обратно к двери, меня охватывает разочарование.