Книга Домой до темноты - Чарльз Маклин

— До чего ж красивая девочка, правда? — с непонятной усмешкой сказала Алиса Филдинг, проследив за взглядом сыщика.

— Я как раз хотел сказать, мэм, что родовое сходство весьма заметно.

Старуха досадливо отмахнулась от комплимента.

— По-моему, служанка устроила себе выходной. У нее новый кавалер Карлос, если вы еще не знаете. Она постоянно витает в облаках. Ну конечно, с таким-то неземным именем — Хесусита…

Кэмпбелл не знал, следует ли воспринять это как шутку, и ответил серьезно:

— В Ибор-Сити, где я живу, большая испанская община, так там это имя вполне обычно.

— Не сомневаюсь, мистер… Ну вот, голова дырявая, теперь ваше имя забыла. — Алиса весело хихикнула. — В моем возрасте забываешь все.

— Кэмпбелл.

— Вас не затруднит сходить на кухню за вином, Кэмпбелл? И себе что-нибудь возьмите в холодильнике.

Билетов на балет у меня не было. Я с ходу наплел про них, потому что хотел вновь увидеть ту девушку, кем бы она ни была.

Проблема уладилась быстро — все-таки хорошо, когда у тебя есть деньги (не раздумывая, я выложил почти две тысячи долларов за билеты, которые могли и не пригодиться), — но, считай, повезло, что я раздобыл ложу в бельэтаже: свободных мест не осталось ни одного. В этом виделся добрый знак, когда на ступенях Линкольн-центра[97]я ждал Тачел.

Я пришел на час раньше и слонялся по эспланаде, поглядывая на выход из метро, автобусную остановку и стоянку такси на Коламбус-авеню. Спустились сумерки, приближалось начало спектакля; на случай, если девушка появится с другой стороны, каждые пять минут я пересекал площадь и сливался с потоком зрителей, устремлявшихся к Метрополитен-опере.

Мотаясь взад-вперед по величественному мраморному перистилю, я выглядывал ее в толпе публики, от которой невольно заразился премьерным настроением. Я уже не мог противиться растущему ознобу возбуждения. Потом я занял исходную позицию на ступенях, тревожно вглядываясь в длинную вереницу хвостовых огней на Бродвее.

Даже если она придет (что казалось уже маловероятным), это еще ничего не доказывает, говорил я себе.

Похоже, опрятная и стерильно чистая кухня не водила близкого знакомства со стряпней. В дальнем ее углу был столовый закуток с окнами во всю стену, сквозь которые струился вечерний свет. Кэмпбелл смотрел на открывавшийся вид и думал, так ли уж не в себе миссис Филдинг, как показалось вначале, и можно ли доверять хоть чему-нибудь из того, что она сказала про Эда. Бабке втемяшилось, что он поехал за продуктами, тогда как Листер, скорее всего, давно вернулся в город.

На лужайки, что на задах имения уступали место пустоши и заболоченным пятачкам в камышовых зарослях, уже ложились длинные тени. На светлой песчаной отмели, из-под утесов убегавшей в золотистую ширь воды, виднелись силуэты цапель. Пламеневший в закатном солнце Гудзон больше походил на озеро или море. Не верилось, что все это лишь в получасе езды от Манхэттена.

Кэмпбелл отыскал и поставил на поднос стаканы. Из автоматической морозилки набрал в ведерко льда. Он решил, что часик подождет, не объявится ли Эд. Но если служанка ушла, кто приготовит старухе ужин?

С Хесуситой тоже не мешало бы перекинуться словечком.

С бутылкой «Шардонне» в одной руке и банкой диетической пепси в другой, Кэмпбелл закрыл холодильник и лишь тогда заметил на дверце магниты. Обычные безделушки: медвежонок с шариком, статуя Свободы, классическая бутылка кока-колы, арбузный ломоть, Русалочка и тому подобное. Всего штук двенадцать. Некоторыми были пришпилены памятки и телефонные номера, а одним — скромный список покупок. Внимание привлекало то, что магниты, собранные в центре дверцы, составляли узор, который с одной точки выглядел продолговатым сердечком, а с другой — стремительным логотипом «Найка», крылом греческой богини победы.

Не похоже, чтобы этим забавлялась миссис Филдинг. Уж не Эд ли составил узор? Казалось, он выложен преднамеренно — как напоминание или сообщение. Вспомнился рассказ Эда о трупе в холодильнике во Флоренции… Ладно, хватит фантазий. Кэмпбелл решил, что магнитная гроздь больше похожа на сердечко, и представил Хесуситу, истомленную грезами о Карлосе. С подносом он отправился в оранжерею и об узоре больше не вспоминал.

— Ну наконец-то, Эдди, — проворчала Алиса Филдинг. — Хесуситу отпустил ты. Я вспомнила.

— Я Кэмпбелл, — сказал сыщик.

В восемь часов, когда уже начинался спектакль, она еще не появилась. Напоследок я заглянул в фойе театра, опустевшее как песочные часы, в которых стремительно истекали песчинки припоздавшей публики.

Девушка сама сказала, что вряд ли придет, и потому я не имел права огорчаться, но все равно чувствовал себя обманутым и слегка обиженным. Понурившись, я ослабил галстук, расстегнул воротничок рубашки и побрел к выходу.

Я дал ей еще пять минут. Они растянулись на десять. Окончательно смирившись с тем, что она не появится, я сошел по ступеням и стал выглядывать такси, чтобы ехать в отель. Первую машину перехватила пожилая пара. Следующая еще высаживала пассажира, когда я подошел и махнул шоферу. Пассажиром была она.

Я увидел ее чуть раньше, чем она меня. Не скажу, что мой пульс участился или сердце пропустило такт. Скорее уж возникло раздражение от того, как она роется в сумочке в поисках денег; я шагнул и сунул шоферу несколько бумажек.

— Знаю, знаю… опоздала, — буркнула она, одарив меня уничтожающим взглядом, словно я был виной ее задержки.

Я издал нечто среднее между фырканьем и возмущенным вздохом, чем замаскировал свое изумление, — она была сногсшибательно красива, — а также свой безоговорочный восторг, поскольку теперь определенно знал: это Джелли.

— Какого черта опаздываете? — спросил я.

— Так приехала же.

Часть четвертая

62

Гилманс-Лэндинг

Был девятый час, стемнело, никто не появился.

Кэмпбелл встал из-за стола в гостиной, где расположился с ноутбуком, и пошел на кухню за очередной банкой холодного питья. Перед тем как уйти вздремнуть, миссис Филдинг просила его чувствовать себя как дома, по-прежнему уверяя, что Эд вот-вот приедет из поселка. С тех пор прошло больше часа.

Сыщик вернулся к компьютеру и, потягивая диетическую пепси, сощурился на экран. Открутив назад текст, он перечел разговор, в котором Озорница любезно извещает Приблуду, что между ними все кончено и у нее есть другой, но он ее не слушает и не желает согласиться с отставкой. Она твердо и ясно говорит, что «не влюблена» и никогда его не любила, а он не может или не хочет этого понять.