Книга Узаконенная жестокость. Правда о средневековой войне - Шон Макглинн

И снова мы сталкиваемся здесь с противоречивыми сведениями. Пытка представляется общепринятым средством, применявшимся по вышеизложенным причинам. Однако пытка — это все-таки не убийство. Несомненно, многие истязаемые умирали при пытках, а других убивали для того, чтобы шокировать потенциальных жертв и заставить их платить. Но как же тогда быть с рассказами о массовой резне? Джон Джиллинджем утверждал: «Разорение и выжигание сельской местности являлись важными составляющими рыцарской войны, а вот убийства не оказывающих сопротивления мирных жителей — нет». Так, согласно записям Ордерика Виталия, в 1118 году ограбленные крестьяне отправлялись вслед за войском или отрядом, «рассчитывая выкупить или каким-то образом вернуть свое добро». Несмотря на ряд утверждений о том, что кампания Иоанна в 1215–1216 гг. превзошла по жестокости более ранние шотландские вторжения, это, очевидно, не совсем так. Во-первых, кампания Иоанна не была походом за рабами — при отсутствии рабства в Англии незнатных пленников тоже забирали в целях получения выкупа: если убить родственников, то кто этот выкуп тогда заплатит? Более того, роль церквей как относительно безопасных убежищ в данном конфликте представляется более значимой, чем в других. Похититель коров, лишившийся руки, совершил свое преступление именно на церковном дворе. Роджер Вендоверский по поводу событий 1216 года отмечает, что «товары выставлялись на продажу только на церковных дворах, и никто не отваживался выйти за пределы церковной территории».

Из вышеприведенного отрывка следует, что люди, укрывшиеся в церкви, могли чувствовать себя в относительной безопасности (хотя один из командиров наемников убил кого-то в дверном проеме), однако к товарам и имуществу это не относилось. Тяжелое впечатление производят рассказы о грабежах кладбищ. Могилы опустошались с целью поиска ценностей, захороненных вместе с покойниками. Даже благодаря трупам удавалось поживиться: за них требовали выкуп — правда, вдвое меньший, чем за живых заложников. И Коггесхолл и Роджер Вендоверский ссылаются на масштабные спланированные убийства, причем последний утверждает, что в конце кампании Иоанн «в результате ужасной резни смог подчинить себе всю страну». Многие погибли во время штурма и разграбления таких городов, как Берик; масштабы других эпизодов массовых убийств, видимо, преувеличены, однако крупная кампания, связанная с разорением местности, поджогом и уничтожением построек, пытками мирного населения, как правило, приводила к большому числу жертв. Так, например, происходило при походе из Сент-Олбанс в Шотландию и обратно, при том что костяк войска состоял из закаленных и суровых иностранных наемников. Не знаем мы также и о деталях небольших эпизодов, когда отряд мародерствующих солдат мог в какой-нибудь деревне или городке совершать зверства под воздействием алкоголя или после недавнего сражения, когда еще не улеглось возбуждение, либо под впечатлением гибели товарища, за которого всем хотелось отомстить.

Часто повторяемая в хрониках фраза «не щадили никого» не всегда лишена двусмысленности: помимо подразумеваемого смысла «убивали всех без исключения», иногда она говорила о том, что никому не удалось избежать страданий и бесчестья, а это вовсе не означало полного истребления. Такое толкование может объяснить многие несоответствия в средневековых хрониках. Несмотря на свой размах, зимняя кампания короля Иоанна не была столь же кровавой, как вторжения шотландцев или восстания в Уэльсе. На общем фоне она выделяется за счет яркого и страстного изложения Роджера Вендоверского, а в его хронике акцент ставится не на военных действиях, а на страданиях простых людей.

Суждения о военных успехах Иоанна носят смешанный характер. Бегство его врагов, разрушение их поместий, подчинение такого-то количества мятежников и захват их замков (а также разорения и грабежи, с помощью которых Иоанн мог удовлетворить своих наемников) — все это были важные победы, которые произвели впечатление на хронистов той эпохи и в то же время внушили им тревогу. Однако триумф, как это часто происходит, был неполным и носил временный характер. Многие из северных мятежников смирились с потерями и бежали в Шотландию. Но самое важное то, что выстоял Лондон — оплот повстанцев. Позиции Иоанна были довольно сильны, и, как заметил Ральф Тернер, «если бы на помощь мятежникам не прибыли значительные силы французов, король Иоанн мог бы просто стать лагерем возле Лондона и дождаться, когда город сложит оружие». Однако в Лондон прибыл второй мощный контингент французских войск, закрепившись здесь в ожидании основных сил под началом принца Людовика. Несмотря на весь драматизм разорительных походов Иоанна по территории страны, его военная кампания оказалась кампанией упущенных возможностей. Да, взятые силой деньги и сокровища помогли удержать наемников ради участия в будущих конфликтах, а утверждение власти над страной обеспечило стабильный приток звонкой монеты; но если сами по себе мятежники были временно ослаблены, то их французские союзники тоже получили время для подготовки и укрепления запланированной кампании на острове. Иоанн доказал бы свою состоятельность, если бы смог удержать наемников обещанием самой лучшей добычи из всех возможных — Лондона.

Таким образом, трудно не согласиться с оценкой У. Л. Уоррена о решении Иоанна продолжить свой поход: «Это типичный пример его нежелания предпринять решительные военные действия: ведь в случае падения Лондона восстание потерпело бы фиаско. Здешний оплот бунтовщиков являлся тем сорняком, который ему надлежало вырвать с корнем без всяких колебаний». Затем он делает великолепное наблюдение, выделяющее одну из многих причин, по которым Иоанн не может считаться хорошим полководцем: «Нельзя не ощутить, что Ричард [Львиное Сердце] или Филипп [Август] сразу бы взялись за самое сложное дело и стремились бы к достижению решительной победы. Иоанну пришлось дорого заплатить за то, что он предпочел отправиться по пути наименьшего сопротивления и добиваться целей косвенными способами». Еще дороже пришлось заплатить тем, кто попал под жернова его кампании. На остров прибыло крупное французское войско, война приобрела еще больший размах и продолжалась потом еще полтора года.

Большой шевоше Черного Принца, 1355

Самые знаменитые опустошительные экспедиции средних веков, если вообще не самые известные из всех средневековых походов, — это походы короля Эдуарда III Английского и его сына Эдуарда Черного Принца, предпринятые в XIV веке. При упоминании об их шевоше на территории Франции сразу же мысленно возникают образы стремительных всадников, разоряющих и предающих огню все на своем пути. Но в реальности они едва ли отличаются от любых других подобных походов: вторжения Давида Шотландского в 1138 году и походы Иоанна в 1215–1216 гг. — не в меньшей степени шевоше, чем походы эпохи Столетней войны. Фактически сам термин «шевоше» встречается во французских источниках с конца XII века и описывает сходный стиль ведения войны. Шевоше XIV века иногда выделяются за счет своей стремительности, но это создает ложное впечатление, будто вся операция проводилась с участием только кавалерии. Кроме того, разорение земель в 1300-е гг. являлось таким же сдерживающим фактором, как и в 1100-е. Зимой 1215–1216 гг. за две с половиной недели Иоанн проделал путь от Сент-Олбанса неподалеку от Лондона до Дарема. Большой шевоше Черного Принца 1355 года представлял собой почти 700-мильный поход от Бодо в Нарбонн всего за два с небольшим месяца. Рейд, шевоше и иногда кампания — термины взаимозаменяемые.