Книга Морской ангел - Валерий Ковалев

После смерти Брежнева, чье правление новым генсеком Горбачевым на отчетном съезде ЦК было определено как застой, Димыч несколько удивился. Непрерывно колеся по Союзу с запада на восток и с юга на север, он видел новые, возведенные города и грандиозные стройки народного хозяйства, процветающие совхозы и колосящиеся поля, а также светлые людские лица. Плюс оборонную мощь страны, когда приходилось бывать в спецкомандировках. Наблюдал и просчеты, которых было немало. Но в целом СССР двигался вперед и был действительно Великим. А тут «застой». Однако!

Когда же объявив «перестройку», пятнистый генсек приказал вырубить по всей стране виноградники, Димыч понял, что что-то не так. А потом убедился на собственном опыте.

Выполняя из последних сил все растущий план перевозок, его автопредприятие последние пять лет практически не получало нового автотранспорта. Дирекция несколько раз обращалась по этому вопросу в Мостранс и даже выше – в Министерство. Побоку. Теперь подключился рабочий класс в лице Димыча (от трудового коллектива). Как самый заслуженный и пользующийся авторитетом (грамот и трудовых наград было не счесть) он по поручению коллектива взял и накатал письмо в Кремль. На имя Горбачева. Мол, вы говорите «перестройка», а в нашем министерстве застой. Работаем на технике с тройным пробегом. Сколько обращались, новой не дают. Хотя и есть. Какая же это перестройка?

Комиссия по письму приехала на удивление быстро. С весьма ответственным представителем ЦК и хозяином Мостранса со свитой.

– Ну, что тут у вас? Показывайте, – недовольно прогудел тот. Хотя положение дел знал отлично.

Показывал директор с главным инженером и от трудового коллектива Димыч. При полном параде. В костюме с галстуком и при всех орденах с медалями до пупа. Директор с парторгом и мужики попросили надеть. Может хоть это проймет высокое начальство. И дадут новые машины, чтобы двигать экономику вперед. Надел, скрепя сердце.

Вальяжно походив по территории автокомбината и глубокомысленно выслушав «просителей», главный транспортник с партийным боссом попросили Димыча показать, на чем работает он лично.

«Не верят, гады», – пронеслось в голове. Но виду не показал, сдержался.

– Вот, это мое орудие «перестройки», – подведя сановников к своему видавшему-виды «Камазу», похлопал по его кабине Димыч. – Возраст – пятнадцать лет. Почему до сих пор ездит, даже механики не понимают.

– М-да, – пожевало губами высокое начальство.

Потом человек из ЦК ткнул пальцем в кабину (там виднелась аккуратно заклепанная строчка дырок), мол, что это такое?

– Это по мне душманы шмальнули, – просто ответил ветеран. – Когда возил в Афганистан медикаменты с медоборудованием.

– Ясно, – поежились идеолог с чиновником. – Новую технику вы получите. Обещаем.

И обещание сдержали. Последней модели «Камазы» получил только Димыч и еще пара водителей. Остальным – от хрена уши. А «перестройка» меж тем двигалась дальше. Организовав в экономике бардак, ставропольский хлебороб перешел к обороне. Мол-де, Запад нам друг, нужно разоружаться. И развалил Армию с Флотом, а заодно «Варшавский договор», вышвырнув сотни тысяч офицеров на улицу. Затем провозгласил всеобщую демократию, и пролилась первая кровь. Империя погрузилась в хаос.

Как подавляющее число советских людей, Димыч этого не принимал, скрипел зубами и жалел, что у него нет любимого «дегтяря» для вылазки в Кремль. Пообщаться с главным демократом. Такого не понадобилось. «Горби», как называли полюбившие его американцы, по-большевистски «урыл» бывший член ЦК, вышедший из партии Борис Ельцин. При поддержке московских диссидентов с интеллигентами и маргиналов[161]. Ельцин сразу объявил «мир хижинам – война дворцам», чем вызвал всеобщее ликование.

– Димыч, а почему ты не ходишь на митинги? – спросил в один из таких дней Вонлярского, только что вернувшегося из рейса, один из его соседей. Тоже ветеран войны, прибывший оттуда со счастливыми глазами.

– Не верю я этим партийным сукам, – был ответ. – Все они одним миром мазаны.

И как вскоре оказалось, не ошибся.

Для начала перевертыш и иуда похоронил Союз, подписав с такими же, как он, Беловежское соглашение[162], а потом, став президентом «всея», расстрелял парламент и вверг Россию в братоубийственную войну, унесшую сотни тысяч жизней. Потом раздал народную собственность придворной камарилье, создав первых олигархов, а миллионы «электората» вверг в нищенское существование. Россия стала полуколонией и придатком Запада. Одни, типа березовских, гусинских, смоленских и иже с ними, стали ворочать миллиардами, а другие, абсолютное большинство, считать копейки, голодать и умирать. Как в годы военного лихолетья.

Особо страдали ветераны войны и пенсионеры. Они жили в нищете – некоторые даже просили милостыню и рылись в помойках. Все это именовалось завоеваниями демократии. И точка.

Но Димыч не сдавался. Он по-прежнему, не смотря на возраст, трудился дальнобойщиком, гоняя в теперь уже «независимые» страны СНГ и Афганистан, а порой даже в Европу. Новые хозяева (госпредприятие стало ОАО) платили копейки, но худо-бедно на жизнь хватало. Меж рейсами мрачный герой войны и ветеран труда «бомбил» по Москве и Подмосковью на своей «шестерке», приобретенной в «застойные времена», по случаю.

А в столице меж тем, как и везде, было неспокойно. Учуяв в Кремле своих, сорганизовался и выплеснулся на улицы уголовный криминал. Старые воры в законе и молодые бандиты. По ночам, а порой и днем, в первопрестольной шла пальба, там шел отъем собственности. Отстреливали и грабили коммерсантов всех мастей, а заодно всех, кто попадал под руку. Нарвался как-то и наш герой. В ту ночь, выручка оказалась на диво большая – две его месячных зарплаты. Развозил по домам, на Полянку, а потом в Отрадное, тройку южных коммерсантов. Те отмечали какую-то особо удачную аферу в ресторане и щедро, по-кавказски, расплатились. Когда около двух, поставив в гараж неподалеку от дома верного кормильца, Димыч хотел закрыть дверные створки, из темноты, в неверном свете фонаря нарисовались двое.

– Гони ключи от шарабана, дед, – щелкнул выкидным ножом первый, коренастый и с сиплым голосом. А второй, спортивного вида и ростом с Дима, молча протянул руку.

– Ща, ребята, – изобразил испуганное лицо тот и мгновенно сделал «козу»[163] сиплому (тот заорал благим матом), а потом свалил подсечкой спортсмена. Затем раздался глухой удар, хруст, и ограбление завершилось. Сиплый, зажимая рукой ослепшие глаза, выл по-собачьи на коленях, а его кореш, пуская кровавую слюну и икая, корчился на асфальте.

– Такие, как вы, мне на зоне минет делали, – наклонился над гопниками бывший «дальстроец». – А теперь валите отсюда, пока я вас в участок не сдал.