Книга David Bowie. Встречи и интервью - Шон Иган

ДБ: В журнале происходят перемены. Но зачем писать, например, в «Тейт»? Там и без того полно людей, которые уже находятся по одну сторону баррикад. В Modern Painters, по крайней мере, есть шанс сделать журнал более открытым. Мне очень нравится мысль сочетать идеи Возрождения с идеями, которые работают сейчас; не ради того, чтобы сформировать… некую редакторскую позицию, но ради чистой… забавы от создания таких гибридных ситуаций.

Многих людей шокировало, что вы сделали дизайн обоев.

ДБ: Ну, в этом нет ничего особенно оригинального. Обои делал Роберт Гобер и многие другие, даже Энди Уорхол. Это традиционная вещь.

Еще у вас недавно была первая персональная выставка. Наверное, было страшно сделать свои работы за двадцать лет доступными вниманию широкой публики и критикам.

ДБ: Нет, было совсем не страшно.

Почему?

ДБ: Потому что я знаю, зачем сделал это. Ха!

БИ: Суть в том, что когда ты что-нибудь показываешь или выпускаешь альбом, ты открываешь его для всевозможных других интерпретаций, которые уже не принадлежат тебе. У меня дома лежат миллионы пленок, которые я не выпустил в свет. Они вызывают во мне совершенно другие чувства, чем если бы я выпустил их на рынок — и вот они вдруг лежат на полках, сразу за группой Eagles. Вдруг я представляю себе, как человек, который мне совсем не симпатизирует и на самом деле ищет альбом Eagles, случайно находит мою запись, и теперь я слышу эту запись еще и его ушами, как я их себе представляю. Так что, выпуская что-то в свет, ты на самом деле обогащаешь это, как мне кажется, — ты обогащаешь это для себя самого. Ты видишь, как оно отражается в куче разных зеркал.

ДБ: Я просто немного опоздал с этим. Еще одна причина, почему мне не было страшно, — я художник, живописец и скульптор. Почему мне должно быть страшно? Кажется, единственное, чего можно бояться, это понравятся ли мои работы людям или нет, но я живу такой жизнью с самого начала, когда я стал публичным человеком, — «хорош» я или нет — уже почти тридцать лет, так что это просто часть моей жизни.

Обидно ли вам представлять себе, что многие люди в Лондоне говорят: «Дэвид Боуи, какой претенциозный кретин»?

ДБ: Но я не могу вспомнить время, когда бы так никто не говорил. Что изменилось? Это то же самое пальто, только другого цвета. Мне не обидно.

БИ: В Англии можно быть уверенным: если ты сделаешь что-нибудь отличное от того, что ты делал в прошлый раз, найдутся люди, которые будут ходить и называть тебя претенциозным кретином, но через некоторое время тебе просто нужно принять (Боуи тоже смеется), нам обоим просто нужно принять, что мы хороши в своем деле. Наш альбом это доказывает. Мы оба оказали влияние на многие вещи, и многое из того, что происходит сейчас, имеет корни в том, что делали мы, так же как мы имеем корни в других людях.

ДБ: История любого искусства творится другими художниками и теми, кто на них повлиял, а не критиками. Что касается меня, для моего тщеславия гораздо важнее, что скажут о моих работах мои современники, мои коллеги. Во многом это все происходит из чистого удовольствия, да? Я работаю, потому что это такой восхитительный способ избежать работы за прилавком: быть автором песен, музыкантом, исполнителем, художником, скульптором — делать все это так круто, я не могу сказать словами, как это здорово. Это просто чудесно.

Живопись действия

[65]

Крис Робертс. Октябрь 1995, «Ikon» (Великобритания)

Как и многие другие журналисты в период Outside, Крис Робертс из журнала Ikon застал Боуи в общительном настроении, и получилось интервью о постмодернизме, актерской игре, скором начале нового тысячелетия, литературе и о том, как в двадцатом веке человечество утратило веру в высший разум. Бонусом знаменитый художник даже говорит о музыке.

Однажды я уже встречался с ним — четыре года назад, в Лос-Анджелесе, под спятившим, нещадно палящим солнцем. Поэтому я (лично) ассоциирую того Дэвида Боуи, которого я (беспристрастно) интервьюирую — в отличие от того, что Дэвид Боуи значит для меня, — с крепким здоровьем, машинами, роскошными гостиничными вестибюлями, бассейнами, бульваром Сансет. Ассоциации приятные, но они кажутся неуместными. Я ему это сообщаю — более или менее.

Дэвид Боуи закуривает сигарету — он делает это от души и часто, занимаясь любовью со своим эго, всегда разбиваясь в одной и той же машине. На лице, которому подражают уже двадцать лет — и конца имитаторам не видно, — неспешно появляется знаменитая английская улыбка. «С тех пор у меня многое изменилось, — говорит он. — После нашей прошлой встречи я не остался просто сидеть здесь».

Белый Герцог, он глаголет истину. Музыка, фильмы, картины и вообще идеи вылетают из 49-летнего Дэвида Боуи с обескураживающей, обезоруживающей, очаровывающей скоростью. Я изо всех сил пытаюсь не произнести слова «человек эпохи Возрождения» и наконец произношу их.

— Боже, меня пугают эти слова! Скажем просто, что я беру быка за рога и выражаю себя — любыми средствами, которые мне понадобятся. Я могу это делать, так что буду делать это напоказ. Я больше не склонен судить себя. Психологически я чувствую себя в безопасности. Публикуй, и к черту все — вот мой подход.

Король, истинный король притворства и апроприации, Дэвид Боуи становился Зигги, потом Аладдином, потом соул-боем, который был лучше настоящих соул-певцов, потом он стал немного немцем — холодным, в депрессии и на кокаине, потом — веселым и прыгучим участником Live Aid и, наконец, вышел из моды. После этого он затеял Tin Machine — в неправильное время и в неправильных костюмах. Параллельно со всем этим он снялся в нескольких фильмах — от восхитительных («Человек, который упал на Землю») до «Истории с ограблением». Теперь он выпускает альбом Outside, который, разумеется, нисколько не похож на предыдущий (атмосферный The Buddha of Suburbia) и даже на позапрошлый (уравновешенный поп-альбом Black Tie White Noise). Пришли и — как скажут некоторые — ушли Suede, а Боуи совершил еще одну непредсказуемую мутацию. Outside провоцирует, пугает, шокирует, раздражает и в конечном счете не отпускает слушателя. Это первая из запланированной серии коллабораций с Брайаном Ино, которая, пусть и довольно абстрактно, документирует вымышленные дневниковые записи «арт-детектива» Натана Адлера. Также Боуи планирует в скором времени сотрудничество с Nine Inch Nails, и если ему взбредет в голову разработать дизайн обоев для Laura Ashley, то мы никак не сможем его остановить.

В начале 1996 на экраны выходит фильм «Построй форт, подожги его» новоиспеченного режиссера — художника Джулиана Шнабеля, посвященный ныне покойному афроамериканскому художнику Жан-Мишелю Баския, в котором Боуи играет гуру поп-арта Энди Уорхола[66]. Я верю в вашу способность не запутаться в этой истории. Кроме того, в этом году Боуи выставил свои работы (акварели, скульптуры, сгенерированные компьютером принты) в галерее Кейт Чертавиан на Корк-стрит. Однажды во время ланча я сходил на эту выставку с девушкой, игравшей инопланетянку в клипе «Loving the Alien». Какая-то сумасшедшая заплаканная женщина без какой-либо причины принялась орать на нас, что мы еще пожалеем, очень пожалеем, но тут пришел Дэвид, чтобы убрать ее прочь и навести порядок. Мы бежали в смущении, но сумасшедшая погналась за нами по улице. Лучшей работой на выставке было изображение звезды под названием «Звезда».