Книга Легенда советской разведки - Теодор Гладков

Разговор был недолгим - несколько минут, довольно пустячным, потом штурмбаннфюрер отпустил собеседника.

- Откуда вы так хорошо знаете русский? - задавая этот вопрос, первый за всю историю их знакомства, Кузнецов ничем не рисковал: даже человеку, не понимающему ни слова, было бы очевидно, что фон Ортель изъяснялся со своим собеседником совершенно свободно.

- Давно им занимаюсь, дорогой Зиберт. А вы что-нибудь поняли?

Кузнецов мгновенно вычислил, что ни в коем случае нельзя сказать "нет". Потому что все немецкие офицеры, пробывшие в Ровно не то что год, но хотя бы два-три месяца, обязательно говорили кое-как на чудовищной смеси русских, украинских и польских слов.

- Всего несколько слов. Я заучил по военному разговорнику в свое время самые ходовые фразы, да и здесь на слух какие-то выражения. До вас мне далеко, - и, с огорчением разведя руками, улыбнулся.

Фон Ортель понимающе кивнул.

- Хоть и не люблю этого делать, но могу похвастаться, что владею русским как родным. Ручаюсь, что ни один Иван не отличит меня от своего земляка. Имел случай в этом не раз убедиться. Разумеется, не тогда, когда на мне эта форма.

Внезапно оборвав смех, фон Ортель продолжал:

- Мне кажется, Пауль, что вы принадлежите к той категории людей, которые умеют хранить и свои, и чужие секреты. Так уж и быть. Признаюсь вам, что мой русский отнюдь не плод только еженощных бдений над учебниками и словарями, хотя, конечно, не обошлось и без этого. Я имел случай, уж не знаю, считать ли это везеньем или наоборот, прожить два года в России.

- И чем же вы там занимались?

- О! Чем я мог там заниматься? Конечно же не помогал большевикам строить коммунизм! - И фон Ортель снова заразительно рассмеялся.

- Понимаю, - протянул Зиберт и с чисто окопной непосредственностью спросил, точно рассчитав меру наивности и интонацию. - Значит, вы разведчик?

- Не старайтесь выглядеть вежливым, мой друг, - назидательно проговорил фон Ортель. - Ведь мысленно вы употребили совсем другое слово шпион. Не так ли?

Зиберт в знак капитуляции шутливо поднял обе руки.

- От вас действительно ничего нельзя утаить. Именно так я и подумал. Простите, но у нас, армейцев, эта профессия не в почете.

Фон Ортель и не думал обижаться, простодушная откровенность Зиберта, казалось, только забавляла его.

- И совершенно напрасно, - ответил он. - При всем уважении к вашим крестам могу держать пари, что нанес большевикам больший урон, чем ваша рота.

Об этом странном разговоре Кузнецов сообщил командованию, от себя добавил, что, во всяком случае, фон Ортеля в составе посольства Германии в Москве не было, иначе он бы его знал, пускай и под другой фамилией. Николаю Ивановичу было предписано держаться с фон Ортелем предельно осторожно, ни в какую игру с ним по собственной инициативе не вступать, ждать дальнейшего развития дружеских отношений естественным путем, помнить, что ничего пока не подозревающий эсэсовец не оставит без внимания ни одного неверного слова или шага гауптмана Зиберта.

О необходимости быть крайне осторожной со своим шефом Зиберт не раз предупреждал и Марию Микоту. Фон Ортель регулярно встречался с ней как с агентом СД по кличке "Семнадцать" на конспиративных квартирах на Немецкой площади, 2а во 2-м Берестянском переулке. Разумеется, командование незамедлительно получало от девушки отчет о каждой подобной встрече.

Профессиональные разведчики в штабе отряда - Медведев, Лукин, Кочетков, Фролов - сразу обратили внимание на то, что фон Ортель держал себя с ней не так, как обычно кадровый сотрудник спецслужб обращается с агентом, тем более на оккупированной территории. Он почти не требовал от нее какой-либо информации, не давал заданий. Фон Ортель даже немного ухаживал за ней, не слишком серьезно, постоянно поддразнивая, но не зло. Словом, вел себя так, как иногда взрослые мужчины ведут себя с очень молодыми девушками. Невинный флирт, не более того.

Но "Майя" вовсе не была такой уж наивной простушкой. Она постоянно общалась со множеством немецких офицеров, чиновников, коммерсантов, некоторые ухаживали за ней уже вполне серьезно, делали заманчивые по тогдашним обстоятельствам предложения, откровенничали. Это и привлекло первоначально к ней внимание службы безопасности. Но фон Ортеля, которому передали "Майю" на связь, эти возможности девушки совершенно не интересовали. Он явно всерьез готовил агента "Семнадцать" в индивидуальном порядке к чему-то другому, настойчиво обучая приемам и методам шпионского ремесла.

Как-то Микота сообщила, что фон Ортель стал называть ее почему-то "Мати"... Заслышав об этом, Лукин рассмеялся.

- Кажется, я понял, в чем дело, - поделился он внезапно мелькнувшим у него соображением с Медведевым. - Он хочет из нашей "Майи" сделать вторую Мату Хари!

Как ни странно, но и у такого опытного профессионала, каким был штурмбаннфюрер, обнаружилось слабое место: иногда он любил похвастаться перед женщинами своим влиянием и заслугами. По крайней мере дважды он допустил подобную неосторожность с "Майей" и один раз с Лидией.

В сентябре 1943 года в Москве был образован "Союз немецких офицеров" из числа военнопленных, разочаровавшихся в преступной политике Гитлера и призвавших своих соотечественников отстранить фюрера от власти. Возглавил "Союз" плененный в Сталинграде бывший командир 51-го армейского корпуса, генерал от артиллерии Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах. Фон Ортель, разоткровенничавшись, однажды поведал "Майе", что он лично подготовил и заслал в советской тыл двух террористов с заданием убить фон Зейдлица и еще одного плененного в Сталинграде, бывшего командира 376-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Эльдера фон Дэниельса. Информация была немедленно передана в Москву, и столичные чекисты предприняли все необходимые меры, чтобы обеспечить безопасность обоих генералов.

Выполняя указание командования, Кузнецов не старался по своей инициативе встречаться с фон Ортелем. Тем не менее они виделись достаточно часто, и в компании общих знакомых, и с глазу на глаз. По-видимому, эсэсовец по-своему привязался к несколько наивному фронтовику, проникся к нему доверием, нашел в его лице благодарного и надежного слушателя, а потому перестал стесняться в выражениях совершенно. Постепенно Кузнецов убедился, что фон Ортель, несмотря на свою кажущуюся привлекательность и массу объективных достоинств, человек страшный. Поначалу Николая Ивановича поражало, с какой резкостью, убийственным сарказмом отзывался фон Ортель о высших руководителях третьего рейха (кроме, однако, Гитлера и Гиммлера). Розенберга он без всякого почтения называл пустозвоном, Геббельса колченогим павианом, Коха - трусом и вором, Геринга - вообще словами нецензурными. Подслушай кто-нибудь их разговор - обоих ждал трибунал. А фон Ортель только хохотал:

- Что вы примолкли, мой друг? Думаете, провоцирую? Боитесь? Меня можете не бояться. Бойтесь энтузиастов, я их сам боюсь...

Перед Кузнецовым день за днем раскрывался человек, страшный даже не своей человеконенавистнической идеей, а полной безыдейностью. Фон Ортель был совершенным циником. Для него не существовало никаких убеждений. Он не верил ни во что: ни в церковные догматы, ни в нацистскую идеологию.