Книга Пока ангелы спят - Анна и Сергей Литвиновы

– Запиши, – не отрываясь от дороги, проговорил подполковник. – И дачный адресок тоже. Может, придется ехать туда…

«Волжанка» свернула – на скорости семьдесят километров в час, визжа шинами, – с Кольцевой автодороги на лепесток, ведущий на Дмитровское шоссе. Еще минут семь-девять – и они окажутся возле дома, где проживает восемнадцатилетняя подружка Данилова с графской фамилией Нарышкина.

Петренко. Двадцать минут спустя – 13 часов 15 минут, 30 апреля, воскресенье.

– Там никого нет, – сказал Буслаев, всматриваясь в стрелку портативного прибора, фиксирующего мельчайшие колебания воздуха внутри замкнутой системы. – Или, точнее, есть, но кто-то мелкий, типа кота. Или попугая.

– Попугай бы уже разорался, – буркнул Петренко. – Кот тоже. Но раз ты гарантируешь, что там одна мелочь, – давай вскрывай.

Подполковник вместе с капитаном стояли перед запертой дверью квартиры Нарышкиных на улице Восьмисотлетия Москвы.

Буслаев достал набор отмычек. Стальная дверь не представляла собой помеху для столь хорошо оборудованного человека, как капитан. Обычные воры действительно не могли без помощи автогена проникнуть сквозь модные в столице железные двери. Однако для правоохранительных органов сделать это никакого труда в случае нужды не составляет. Разгадка заключалась в том, что все мало-мальски значимые компании по производству сейфовых дверей рано или поздно имели неприятности с налоговой полицией – а в качестве откупного охотно предоставляли налоговикам (и, стало быть, стоящим за ними чекистам) универсальные наборы отмычек для своей непробиваемой продукции.

Именно такими отмычками Буслаев принялся колдовать над замком – и через три минуты дверь в жилище Нарышкиных распахнулась.

Капитан и подполковник вошли в квартиру. Капитан отправился налево, в сторону кухни, подполковник – направо, в жилые помещения. Спустя пару минут Петренко, осмотрев квартиру, появился на кухне и буркнул:

– Они были здесь. Оба.

– Да, – согласился Буслаев, – причем совсем недавно.

Он указал на две фарфоровые чашки в раковине (их так и не успела вымыть Наташа), потом потрогал конфорку электрической плиты и доложил:

– Еще теплая.

Петренко принюхался:

– И кофе здесь пахнет… контрабандным, колумбийским…

А мелкое домашнее животное при ближайшем рассмотрении оказалось хомяком.

Наташа. В то же самое время.

Телеграфистка подняла от бланка более чем удивленный взор:

– Это – посылать?

– Да, девушка, – смиренно отвечала Наташа.

– И по срочному тарифу?

– Да, по срочному тарифу.

– На абонентский ящик?

– Да, на абонентский ящик.

Телеграфистка бросила на Наталью выразительный взгляд, словно бы говорящий: хотите сходить с ума за свои же деньги – я вам препятствовать не намерена, – и углубилась в подсчет слов.

Посчитала, подняла голову, бросила:

– С вас девяносто два сорок.

Наташа протянула сотенную бумажку.

– Два сорок посмотрите?

У Наташи в кошелечке оказалось и два рубля, и сорок копеек мелочью. Данное обстоятельство, казалось, успокоило телеграфистку относительно умственного здоровья клиентши. Человек, имеющий наготове в кошельке разменную монету и предъявляющий ее по первому требованию человека за прилавком, вряд ли может представлять угрозу для окружающих, какие бы идиотские телеграммы он ни посылал. Телеграфистка бросила в окошко десятирублевую бумажку сдачи, квитанцию и последний удивленный взгляд.

– Спасибо, – сказала Наталья. – С праздником вас.

– И вам не хворать.

Странная клиентка отошла от окошечка, и телеграфистка еще раз вчиталась в текст. Нет, безумные – право слово, безумные! – люди живут в этой стране!

Телеграмма следовала по адресу: Москва, 101000, абонентский ящик 111.

Далее шел текст:

Дуло пистолета смотрело Козлову прямо в лоб. «Вы расскажете мне все, – с глухой ненавистью проговорил Данилов. – Или я стреляю…» Он представил, как пуля ударяет в лицо Козлову, как выходит из затылка и разлетаются кусочки его черепа и мозга… Бронзовый Пушкин снисходительно смотрел на эту сцену, разворачивающуюся у его ног… Часы на Тверской показывали ровно семнадцать ноль-ноль…

И этакую галиматью люди посылают телеграммой, да еще по срочному тарифу, да еще на абонентский ящик – срочную и на абонентский ящик! Ведь совершенно неизвестно, когда явится за ней получатель!

Вот работенка! Телеграфистка вздохнула и принялась набивать дребедень на компьютере.

Она, конечно, не знала и знать не могла, что не она первая печатает и отправляет сегодня сей текст. Час назад точно то же, слово в слово, электронное послание уже ушло по электронному адресу [e-mail].

Петренко. То же самое время.

– Куда они могли подеваться? – спросил Буслаев.

– Куда угодно, – буркнул Петренко. – Москва большая. Россия – тем более.

Они по-прежнему стояли посреди нарышкинской кухни.

– Предлагаю здесь как следует пошурудить, – сказал Буслаев.

– Зачем?

– Изымем драгоценности, принадлежащие этой… как ее там… в общем, Нарышкиной мамаше. Должны же быть у гинеколога драгоценности? Может, и деньги они хранят в кубышке, а не на сберкнижке.

– И что?

– Как – что? – изумился Буслаев. – Кражу свалим на Данилова – раз он был здесь, значит, мог украсть. А раз мог – значит, украл.

– А нам это зачем?.. – Петренко вопросительно поглядел на помощника.

– Как – зачем? Убьем двух зайцев. Во-первых, девчонка от него отвернется – раз. Перестанет ему помогать, никаких тебе адвокатов или болтовни в прессе. Во-вторых, будут капитальные основания не задерживать, а конкретно арестовывать писаку. А то что на нем сейчас висит? Всего-то контрабанда браслета. Хлипко как-то.

Петренко открыл было рот, чтобы ответить помощнику, но тут зазвонил его мобильный телефон. Подполковник нажал кнопку соединения.

Звонила Варвара.

– Товарищ подполковник, – голос ее дрожал от возбуждения, – мы тут, у Данилова, нашли кое-что интересненькое.

– Слушаю.

– Имеется вырезка из газеты – судя по всему, с адресом того издательства, с которым сотрудничал в последнее время объект.

– Я знаю его, – буркнул Петренко. – Это на Большой Дмитровке.

– Да нет, – сказала Варвара. – Здесь есть адрес абонентского ящика на Центральном телеграфе и электронный адрес.

– Вот как! Диктуй. Записываю.

Варя продиктовала – Петренко записал. Потом спросил: