Книга Чосер и чертог славы - Филип Гуден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну вот и славно.
Тюремщик, позвякивая ключами на поясе, поставил миску с едой на некотором расстоянии от Губерта. От волнения часть похлебки он выплеснул на пол. Тюремщик побаивался узника и потому каждый раз придвигал к нему миску так, словно тот был посаженным на цепь мастифом. Губерт подслушал, что тюремщика звали Алленом.
— Меня посадили несправедливо, — пожаловался Губерт.
— Так все говорят, — отделался общими словами тюремщик.
— В моем случае это правда, Аллен, — не отступал Губерт. — Вот, погляди.
Он развернул пергамент таким образом, чтобы на бумагу по возможности не попадал свет. Несмотря на то что Губерту удалось-таки привлечь внимание тюремщика, тот не терял бдительности и держался на безопасном расстоянии.
— Я не прошу верить мне на слово, я предлагаю вам самому убедиться.
— Я не обучен грамоте, приятель.
— Тогда взгляните на эту печать. Ну давайте же, подойдите поближе к двери, где лучше видно.
Тюремщик взял документ и отступил к двери камеры. Снаружи находились как минимум двое стражников.
Сквозь щель полуприкрытой двери в камеру проникал неровный свет факела. Тюремщик прищурился. Печать вроде бы знакомая. Он даже попробовал ее на ощупь.
— Я состою на службе у короля, — сказал Губерт.
— Здесь?
— И здесь тоже.
Тюремщик ничего не ответил. Он в замешательстве теребил документ, как будто надеялся, что бумага откроет ему какую-то тайну. Губерт понял, что тюремщик теперь его или почти его. И у него поднялось настроение.
— Как там, все в порядке, Аллен? — раздался голос из-за двери.
— Да, да, — успокоил его тюремщик.
— Королевская служба, — мягко напомнил Губерт.
— Ладно-то ладно, да не все складно. В грамоте я не силен.
— Здесь написано по-латыни, дружище. А что вы думали, на каком языке должен писать король Англии?
— Это… э-э… написал король?
— Собственной рукой.
— И все же я не могу это прочитать.
— Тогда дайте его мне. Я объясню, что здесь написано. Но сначала прикройте дверь. То, что я вам скажу, не должно попасть в чужие уши.
Тюремщик, которого звали Аллен, пихнул дверь пяткой и подошел поближе к Губерту, который вел себя очень тихо. Тюремщик присел на корточки. Достаточно близко. Губерт взял пергамент. Показав пальцем на случайное слово, он прокомментировал: «Вот это слово, Аллен, означает «король», по-латински «реке».
Аллен понимающе кивнул, и в это самое мгновение Губерт бросил ему в лицо миску с едой. Инстинктивно тюремщик закрыл лицо руками и откинул голову. И тут Губерт кончиками своих острых пальцев нанес ему удар в горло. Тюремщик захрипел и повалился набок. Шума почти не было, лишь ключи едва звякнули при падении.
— Эй, как там? — раздался снаружи все тот же голос.
— Порядок, — отозвался Губерт, по возможности изображая интонацию убитого стража.
У него ушло несколько секунд, чтобы найти ключ от своих кандалов. Наконец-то он смог выпрямиться и хорошенько размять затекшие ноги. Этого было достаточно, чтобы приготовиться к появлению в камере остальных стражников, которые как раз решили самолично убедиться, все ли в порядке.
Но они уже никогда этого не выяснят.
Джеффри Чосер долго собирался с духом, пока не решился один на один поговорить с убийцей Анри де Гюйака. Когда он все же дозрел, «Арверагус» миновал устье Гаронны и вышел в открытое море. Корабль шел почти незагруженным, пассажиров тоже было немного, и тем не менее оказалось непросто подловить для встречи момент без посторонних. Одно время Чосер даже подумывал оставить все как есть и ничего не рассказывать даже Гонту. Но некий бес нашептывал, что долго он молчать не сможет. Убийство есть убийство. А убийца не пойман…
В конце концов к нему, как бы случайно, заглянула Маргарет Лу. Ранее он, правда, намекнул ей, что хорошо бы переговорить с глазу на глаз. Дело было вечером. С востока на запад тянулись узкие полосы облаков. Спокойное море нежилось под юго-западным бризом. Вокруг в нестройном порядке шли полдюжины других кораблей конвоя.
Чосер сидел на баке, приспособив вершину бочки под импровизированный стол. В одной руке он держал приобретенную в Бордо записную книжку. В другой — перо. Чосер понимал, что перед зеваками лучше изображать из себя типичного сочинителя, немного нелепого и смешного. До недавнего времени он пренебрегал этим правилом. Но оброненный Гонтом совет — ехать домой и писать стихи — напомнили ему об его основном ремесле, о котором он едва не забыл за событиями последних месяцев. Правда, открытая страница перед ним по-прежнему оставалась пустой, если не считать нескольких наскоро начертанных слов.
Супруга Лу взобралась по трапу на возвышавшийся полубак и решительной походкой приблизилась к Чосеру. У этой большой и сильной женщины была твердая походка. И руки. Джеффри не мог забыть, как она своими руками потрошила кроликов на поляне вблизи Дордони. И еще он помнил свой сон, в котором ловкие руки невидимого человека схватили рукоять меча.
— Что вы пишете, Джеффри?
— Историю.
— Из вашей жизни?
— Нет. Поэты редко рассказывают истории из собственной жизни. Мы заимствуем и крадем у других.
— А эта, о чем она?
— Это история отмщения.
— Отмщения?
— Совершившегося спустя многие годы после нанесенного оскорбления.
Маргарет не сводила с него своих больших карих глаз. Ветер теребил кончики ее выбившихся из-под косынки седеющих волос. На Маргарет было красное платье.
— Это мужской сюжет, — произнесла она наконец.
— Будь у нас время, — сказал Джеффри, — мы могли бы порассуждать, какому полу более присуще стремление к мести. Вы согласны, что мужчины жаждут немедленной мести, тогда как женщины способны вынашивать ее глубоко в сердце долгое время?
— Думаю, что вы уже составили себе мнение, — ответила она.
— В истории, которая нынче складывается у меня в голове, фигурирует девочка-служанка, которая некогда работала в доме торговца, скажем, где-то в Суррее.[55]
— Почему в Суррее, а, к примеру, не в Кенте?[56]
— Место действия не имеет значения, так что пусть будет Кент, если вам это больше нравится. Торговец был состоятельным человеком. К нему приходили важные посетители. Некоторые надеялись снискать благосклонность…
— Благосклонность!