Книга Проклятие палача - Виктор Вальд

– И мне не приходится жаловаться на соблюдение этого уговора с тобой, Мартин…

Еще один злой голос. Философ. Эх, были бы свободны руки. Только кто поможет? Как не вспомнить ангела с черными крыльями. Как не вспомнить стрелка Роя?

«Потому что никто, кроме тебя, тебе не поможет!»

Именно так. Голова Гудо уже ясна и у него есть помощники. Помощники, от которых кровь у многих стынет в жилах.

– Ладно. Теперь покажи мне друзей моих сердечных. Как они? Мне говорили, что крики тех, кого терзал демон пещеры, были слышны во всех уголках подземелья. Я думаю, что в твоем аду даже камни ужаснулись.

– Да, Мартин. Демон их терзал жестоко. А вот и они. Положите их рядом. Ну что скажешь, Мартин.

– А что скажешь ты, мой друг Ральф? Ты помнишь тюрьму в проклятом городе Венеции. Ты помнишь, как ты забирал у меня последний сухарь и лишал воды? Молчишь? Ах да, я вижу. Ну-ка поднесите ближе факел. У тебя свернута челюсть, вывернута рука. А крови, крови сколько! Просто загляденье. А ты чего не смеешься? Или тебя уже не зовут Весельчак? Какой ты теперь Весельчак. Ты кусок отбитого мяса, на котором нет и клочка кожи. Кровью отлились тебе мои тюремные слезы. Что и глазика нет? Демон вырвал. Пещерный демон он такой. Человека не съест, но пожует и выплюнет.

– Ты доволен, Мартин?

– Я почти доволен, Философ. А теперь покажи мне мой ночной кошмар. Моего истязателя и почти убийцу.

– Вот он. Но он в стране теней.

– Пусть возвращается и встретится с демоном пещеры. А завтра я приду еще раз на него взглянуть. Я уже дрожу от того ужасного зрелища, что будет представлять собой мой палач. Слышишь, палач? Завтра я тебе плюну в твое изувеченное лицо. А впрочем, вряд ли оно станет ужаснее того, что тебе подарил сатана при рождении. Молчишь? А я в твоих руках кричал от ужаснейшей боли. Когда тебя поламает демон, ты будешь кричать от даже ласкового прикосновения моих рук. Но они не будут ласковые. Ты узнаешь, что такое настоящая боль. Так что до завтра, чудовище палач. А пока я ухожу. Проклятый толстяк Гелиос и часа без меня не может обойтись.

– Проводите Мартина.

После долгой паузы изрядно охмелевший Философ тяжело опустился рядом с лежащим Гудо.

– Я бы дал тебе вина и кусок мяса, но это тебе уже не нужно. Скоро ты вновь повстречаешься с демоном. Ты уже видел его. Огромные кровавые глаза, оскаленная пасть с острыми клыками в три ряда, ядовитая слюна, пылающая огнем шерсть… Так чаще всего описывают его те, кто уже вынимал его из себя. Да, да! Твой демон в тебе самом. Его нужно только разбудить и он предстанет во всей своей мощи.

Демона не понимают. Говорят о нем разное, но ничего доброго. Да, демона не понимают, путают с дьяволом. А демон по-гречески означает душа! Слышишь – душа! Так что ты повстречаешься с собственной душой. И не моя вина, если твоя душа так ужасна и страшна, что ты готов будешь биться о стену и бросаться в расщелины. Мой напиток только разбудит твою душу, а ты сам ее вытащишь, чтобы узнать, что же вдохнул в тебя твой бог.

– Мой бог есть добро. И каждому дает добрую душу. Как душе мучительно тяжело, если она находится в злом сосуде сотворенном из грехов. Пусть простит меня мой бог и забудет на мгновенье о моей клятве. Ведь нужны и ему палачи, сокрушающие особенно грешные сосуды. Говорил мой учитель: люди в сущности своей создания злые, и добрыми становятся лишь по принуждению или в силу происходящего. И все-таки, как прекрасно облако из порхающих бабочек… Наверное, я был в раю… Как этот рай называется?…. Священник говорил… Кажется… Да, да… Петалудес…

– Ты бредишь, палач? Ты все еще в стране сказочных снов? Но ничего. Сейчас немного ласкового зелья, а завтра ты получишь злой напиток. И тогда ты будешь рвать свое тело руками, бросать его на острые камни и орать, как будто от тебя отрезают куски мяса. Ты искупаешься в собственной крови, а из твоей плоти будут торчать расколотые кости…

– В этой крови?

Философ содрогнулся, увидев перед своим большим носом две огромные окровавленные ладони палача. Свободные ладони, которые должны были крепко соединять веревочные узлы.

– Как это? – едва пролепетал Философ и задохнулся.

Его горло безжалостно сжимали сильные руки палача.

– Это крысы. Я растер о камни ладони, что бы они почувствовали кровь. Крысы с наслаждением грызли веревки, пропитанные кровью, и даже пытались есть меня. Веревки им понравились больше. Душить я тебя буду медленно. Умирать ты будешь долго. Я знаю дело палача. Ты в этом убедишься. Еще один шаг твоих рабов и я просто оторву твою голову. Я это уже делал.

– Назад. Все назад. На сто шагов назад, – прохрипел Философ и тут же, почувствовав, как чуть разжалась железная хватка, предложил – Я выведу тебя из этих пещер.

– Выведешь? – чуть улыбнулся Гудо.

– Выведу. И с острова вывезу, куда пожелаешь. Я могу. Это мой остров. Я его тайный господин.

– Но если ты, хоть на шаг отступишь от меня…

– Я должен остаться в пещерах и охранять их тайну. Дай продышаться. Умоляю! Я спрячу тебя в надежном месте.

– Что помешает тебе подослать своих служек или направить в «надежное место» Мартина?

– Ты увидишь священную тайну пещер. Если служки узнают, что я нарушил священную клятву… А если кто-то узнает… Тот же Мартин, или люди герцога… Но ты должен будешь поклясться сохранить великую тайну. Иначе убей меня сейчас и умри тоже сейчас.

– Мне не нужна твоя тайна. Мне нужно найти свою семью.

– И в этом помогу…

– А еще я хочу забрать с собой несколько человек. Боюсь они не переживут встречи с пещерным демоном.

– Да отпусти же мое горло. Ладно, пусть будет по-твоему. Это же надо такому случиться – Философ и в руках палача! Мои боги не предупредили меня об этом… И напрасно. Слышите боги? Напрасно!

Глава десятая

Зацепившееся за вершину горы огромное облако то ли от боли, то ли от досадной помехи разразилось продолжительным дождем. Дождь сменила матово-водянистая пелена, отдающая холодом.

«Это уже осень. А дальше зима, снега, холода. Тоска… И что дальше?»

Задав себе столь сложный вопрос, мужчина и не думал на него отвечать. Будет, что будет. Богами этой древней земли уже все решено, и не дело простого смертного пытаться заглянуть в будущее. Жить нужно сегодня, если хочешь просто жить. А если простая жизнь не устраивает, нужно что-то делать, готовя день завтрашний.

Именно этого мужчина и не желал. Он сидел на гладком валуне, а у его ног, обутых в грубые селянские поршни, кипел мутный ручей. Еще совсем недавно, при летней жаре это было тихое движение голубой ленты. Так приятно было находиться в тени огромной ивы и наслаждаться свежестью протекающей воды. Так приятно, что ни о чем не желалось думать и (вот оно счастье!) ничего не вспоминать. Напрасно суровая женщина звала его в свою убогую хижину к опостылевшему грубому столу, на котором обедом был неизменный овечий сыр и жидкая ячменная каша. Мужчине было гораздо приятнее коротать дни в блаженном безделье у ленивого ручья, чем поспешно глотать грубую пищу, а потом пытаться ее отработать, запасая сено и дрова. А как только на него не смотрели суровые глаза этой горянки, он сбегал к ручью, который все лето был душевным лекарем для этого мужчины, некогда гордо именовавшегося доктором медицины Юлианом Корнелиусом.