Книга Белые трюфели зимой - Н. Келби

Господи, это было уж слишком. Слишком, слишком, слишком!

Эскофье пытался забыть об этой сцене и не мог. Стоило ему проснуться утром, и первое, что вставало в его памяти, — это выражение глубочайшей печали на лице Сары; и то же самое он вспоминал каждый вечер, тщетно пытаясь уснуть.

Он прожил в Париже месяц, когда Ритц написал ему: «Ступай в ресторан „Максим“. Шпионь. Они там здорово расширили меню и готовят теперь не только свое коронное блюдо — pommes frités.[121]Выясни, что еще они намерены в ближайшем будущем предложить клиентам, а заодно окажи мне любезность: передай хозяину ресторана, месье Корнюше, мои наилучшие пожелания. Не забудь. Он вообще-то прекрасный человек».

Если бы в меню «Максима» предполагались блюда высокой кухни или вообще любой другой, достаточно интересной кухни, стоявшей несколько выше обычной жареной картошки, этот ресторан вполне мог бы составить «Ритцу» серьезную конкуренцию. В конце концов, это было излюбленное место самых знаменитых куртизанок belle époque:[122]там бывали Жанна и Анна де Ланси, двойняшки, которые мучили своих поклонников тем, что вечно менялись местами; Дана Дерваль, всюду таскавшая с собой свою крошечную собачонку, сидевшую в кармане украшенного самоцветами «пояса стыдливости»; бывшая танцовщица из «Фоли Бержер» Лиана де Пуги, которая была столь же хороша собой, столь невероятно дурна как актриса, так что Сара Бернар однажды даже посоветовала ей держать на сцене «свой хорошенький ротик закрытым, ибо это будет благом для всех».

Короче, «Максим», безусловно, обладал определенным потенциалом, чтобы войти в легенду. Это заведение пока что не пользовалось устоявшимся авторитетом, но его владелец, месье Корнюше, уже считался великим ресторатором.

В том своем письме Ритц пересказал Эскофье знаменитый анекдот: «Один из гостей как-то пожаловался, что у него в супе плавает таракан, и Корнюше, выудив насекомое, преспокойно сунул его в рот, съел и объявил: „Это же просто изюм!“» Ритц искренне восхищался находчивостью Корнюше.

В итоге пришлось Эскофье встать в очередь, змеившуюся перед входом в «Максим» и казавшуюся бесконечной. А ведь это было самое обыкновенное кафе! И никакой предварительной записи там не существовало. Но внутрь пускали не всех. Главный привратник Жерар, невероятно похожий на детскую игрушку «Щелкунчик» в своих темно-синих штанах и алой шляпе, стоял у входа с золотым моноклем и весьма ловко подразделял потенциальных клиентов на две категории: «порядочные» и «холера», причем большая часть попадала именно в последнюю категорию. Однако, заметив в конце очереди Эскофье, Жерар обнял его и немедленно позвал Корнюше, который, радуясь как дитя при виде неожиданной шоколадки, воскликнул:

— Значит, теперь вы придете работать к нам? Значит, то, что «Савой» вас потерял, обернется для нас выигрышем?

— Это правда, что у вас в винном погребе двести тысяч бутылок? — спросил в ответ Эскофье.

— Да там одного только шампанского сто двенадцать сортов!

— Тогда я хотел бы у вас поужинать.

— Ужин — вот поистине прекрасное начало! Я сочту это весьма многообещающим знаком.

Близилась полночь, но «Максим» был полон. Туда валом валила толпа театралов — особенно тех, кто пришел лишь на последний акт спектакля; в последнее время стало модно приходить именно к последнему акту, а смотреть спектакль целиком было, можно сказать, уже и не принято. Корнюше провел Эскофье через весь зал; там было немало его бывших клиентов, и некоторые старательно отворачивались, когда он проходил мимо, а некоторые просто смотрели сквозь него, словно он вдруг стал невидимым. Корнюше подвел его к маленькому столику на двоих, рядом с вращающимися дверями, за которыми находился знаменитый «омнибус» — длинный коридор, тесно уставленный столиками, за которым виднелся бар; в «омнибусе» собиралась исключительно парижская элита; он заменял ей клуб. Такое место было только в «Максиме». И Эскофье твердо решил, что будет ужинать именно там.

В главном обеденном зале, впрочем, тоже было совсем неплохо. Оркестр играл какую-то томную песню Ринальдо Хана — точнее, просто мелодию без слов. Вообще-то в этой популярной песне говорилось о неверности. «Прелестный выбор», — подумал Эскофье, заметив, сколь многие мужчины пришли сюда отнюдь не с женами.

В «Максиме» было довольно тесно. И все вокруг красное — ковер, портьеры, сотни настольных ламп с темно-розовыми абажурами, сквозь которые теплый свет падал на тесные ряды столиков и плюшевые красные банкетки. Глядя на все это великолепие, Эскофье сразу вспомнил вокзальные залы ожидания для пассажиров первого класса, где знаменитости и те, что хотят таковыми казаться, а потому облачаются в шелковые вечерние платья и смокинги, вовсю стараются показать себя и зачастую ведут себя просто отвратительно.

К Корнюше подошла хорошенькая юная девица с накрашенными губами и нарумяненными щеками и что-то ему шепнула. Он посмотрел на карманные часы и сказал: «Да. Сейчас. Столик в переднем ряду», а потом сунул девице несколько купюр, которые та спрятала за глубокий вырез платья. Она казалась почти точной копией La Goulue, Обжоры, королевы «Мулен Руж», но все же была явным подражанием.

— Это для вас обеих, — сказал ей Корнюше. — И не вздумай поступить, как в прошлый раз.

— Конечно, конечно!

И девица расцеловала Корнюше в обе щеки, а потом поцеловала в губы.

— Мы тут непристойно себя ведем, да? — улыбаясь, сказала она Эскофье и вернулась за свой столик у окна.

Корнюше откашлялся.

— Она и ее подружка сегодня вечером устроят для нас небольшой сюрприз.

— Очень красивая девушка, — сказал Эскофье.

— За это я ей и плачу. Всегда неплохо, чтобы у окна сидели красивые женщины. И все могли бы их видеть прямо с тротуара.

И действительно, за столиками, стоявшими вдоль окон, сидели как раз такие дамы. У каждой была осиная талия, а обнаженные плечи казались фарфоровыми от рисовой пудры; и все они выглядели сногсшибательно элегантными в шелковых платьях, драгоценностях и умопомрачительных шляпках.

Вокруг вообще было так много красивых женщин, что Эскофье даже заколебался: может быть, все-таки стоит сесть за предложенный столик? Этот небольшой зал чем-то напоминал оранжерею — на стенах висели бра в виде лилий или калл, стеклянная крыша была украшена переплетающимися стеблями и листьями цветов, на стенах большие фрески в виде обнаженных женщин. Да и сами женщины в зале напоминали роскошные, зрелые плоды, только и ждущие, когда их сорвут.

И все же, когда Корнюше предложил Эскофье сесть и даже подвинул ему стул, великий шеф-повар сесть отказался и спросил:

— Не лучше ли сохранить этот столик для какой-нибудь пары? А я бы, пожалуй, устроился поближе к бару. Надеюсь, там для меня найдется местечко? Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду?