Книга Секретные поручения - Данил Корецкий

Он Тане нравится. Правда. А Сонька — дура, она одного такого теля поймала за хвост, ему всего двадцать три, старший лейтенант, артиллерист. Третий год живут в общежитии, ругаются, старлей каждый вечер напивается, тискает у мусоропровода общажных блядей…

Но раз на раз не приходится. Может, ей больше повезет? Только с кем?

* * *

— Он у вас почти симпатичный вышел. Не похож. И губы должны быть толще. Глаза меньше. Нос в крупных порах, на переносице складка, а вверху почти сразу начинаются волосы. От него еще пахло неприятно. Нет, не похож.

Свидетель Лена Давыдова вернула художнику Рулеву плод его кропотливого двухчасового труда.

— Но не буду же я рисовать вам эти поры! — возмутился Рулев. — И этот запах!.. Я не импрессионист в конце концов! Я же вас спрашивал о пропорциях, показывал, вы говорили мне: да, примерно так, да, все правильно!

— А теперь я вижу, что не похоже, — упрямо повторила Давыдова. — И лицо у него не круглое, как здесь, а овальное, и голова похожа на яйцо.

Рулев был первым художником, с которым она общалась в своей жизни. Рулев работал ответственным секретарем в милицейской ведомственной газете «На посту», рисовал макеты и оформлял полосу «Разговорчики в строю», а по мере надобности выполнял для своих учредителей функции приглашенного специалиста по идентификации. У Рулева узкое лицо, желтые, как солома, волосы собраны сзади в пучок. Зубы тоже желтые — от табака. И маслянистые глаза сердцееда. Лена Давыдова твердо знала: стоит только похвалить эти его каракули, и он разденет ее прямо здесь, в полутемном безоконном закутке райотдела. Разденет и проткнет, как протыкают соломинкой пакетик с соком.

— Я бы никогда не узнала его здесь, — сказала Лена Давыдова, показывая на рисунок.

— Почему?

— Потому что не похоже.

Это правда. Рисовал Рулев плохо. Он еще мог кое-как изобразить стакан и яблоко (программа третьего класса художественной школы), у него забавно получались человечки в милицейских фуражках, которыми была наводнена юмористическая полоса «Разговорчики», — но дальше этого гений художника Рулева не простирался. К тому же по вечерам он подрабатывал в рекламном агентстве и испытывал хроническую нехватку времени.

— Елки зеленые, — в сердцах сказал Рулев.

Он снял стеркой овал лица и нарисовал новый, более вытянутый. Глаза уменьшил в два раза и прилепил их почти к самой переносице. Решительно сократил площадь лба. Закруглил и увеличил губы.

— А теперь? — спросил Рулев.

У него длинные и сильные, проворные пальцы. Лена Давыдова не сомневалась, что этот Рулев ставит рекорды по скоростному расстегиванию лифчиков.

— Волосы ниже, — сказала она.

Рулев яростно заработал стеркой и карандашом. Линия лба зависла над самыми бровями.

— Верхняя губа короче. Когда он говорил, у него в уголке рта пузырьки были.

Пузырьки Рулев рисовать не стал. Верхнюю губу укоротил и подтянул к носу.

— Ну?..

В это время в коридоре раздались громкие нервные шаги. Дверь распахнулась, в комнату вошла Таня Лопатко, в руке она держала незажженную сигарету.

— Дай огня, Рулев. Что у вас слышно?

— Ничего, — мрачно сказал Рулев, доставая из кармана зажигалку. — Говорят, не похоже рисую.

— Не может быть, — раздраженно бросила Таня.

Она прекрасно знала, что для нужд идентификации весь цивилизованный мир использует специальные лаборатории с картотекой типов лиц и их фрагментов; в крайнем случае прибегают к услугам профессиональных художников. Рулев никогда не был профессиональным художником и никогда не станет им. Ему только уродцев в газете рисовать. Но на весь Тиходонск имеется лишь одна действующая лаборатория, и чтобы вщемиться в ее рабочий график, следователю нужно иметь на руках дело с кучей малой трупов. Так что приходится брать что дают.

— Наш Рулев замечательный художник, — механически произнесла Таня Лопатко, разглядывая рисунок. — С его помощью тиходонской милиции удалось поймать и обезвредить добрый десяток бандитов и угонщиков.

— Восемь человек, — уточнил Рулев.

У каждого из этих восьмерых имелся или шрам на лице, или здоровенная бородавка, или какое-нибудь явное уродство. Бородавки Рулев рисовать умел.

— Но здесь все равно чего-то не хватает, — упрямилась Давыдова.

— Чего именно?

— Ну… Не знаю. У него в лице было что-то неприятное. Похож на кого-то.

— На кого?

— Говорю же: не знаю.

— В твоих показаниях записано, что нападавший находился очень близко от тебя, — сказала Таня Лопатко.

— Он дышал мне в лицо.

— Да, именно так. Ты должна была его хорошенько рассмотреть, Лена. Напряги-ка память, давай…

Лена Давыдова отвернулась к стене и напрягла память. Она вспомнила, как в одной из соседних комнат снимали на фото ее грудь с лиловыми синяками, которые остались после того злополучного обеда в «Пилоте». Сейчас фотография подшита к делу, менты могут пялиться на нее сколько кому влезет, да и фотограф наверняка штампанул для себя пару лишних копий. Лена уже жалела, что послушалась подругу Регинку Бурак и связалась с милицией.

— Кажется, у него что-то с носом было, — неуверенно сказала она минуту спустя. — Нос, он у него… — Лена Давыдова запнулась, подыскивая верное слово. — Поросячий. Да, точно. Очень курносый, вздернутый.

— Какой-какой? — переспросил Рулев, недоверчиво скривившись.

— Поросячий, тебе сказали, — повторила за потерпевшую Таня Лопатко.

— Вздернутый, — добавила Давыдова.

Рулев хохотнул, что-то быстро изобразил на рисунке, подвинул листок к Лене.

— Такой?

Лена Давыдова смотрела, будто громом пораженная. Потом сказала:

— Да, это он.

Таня Лопатко взяла у нее портрет, глянула и тоже чуть не расхохоталась. Вместо носа Рулев нарисовал обычный свинячий пятак. Похоже, это дело будет девятой его творческой удачей.

Позже Рулев подправил нос, чтобы рисунок не вызывал прямых ассоциаций с персонажами «Разговорчиков», обвел линии рапидографом, любовно нарисовал в уголке «РУЛ» и отдал все на ксерокс. К концу дня изображение должны сверить с фотографиями из картотеки — нет ли там чего похожего. Таня Лопатко вернулась в прокуратуру и до самого вечера занималась анализом собранных показаний.

Информации мало, странностей много — вот и все, что можно сказать по этому поводу.

Что за странное нападение? Не пьяные ханыги, забредшие добавить по сто пятьдесят беленькой и избившие не отпускавшего в долг буфетчика… Двое в рабочей одежде, трезвые, разбрасывают по залу какое-то гнилье, лупят всех, кто под руку попадет…

Странно ведет себя и директор «Пилота». Во-первых, не заявил. Девчонки пожаловались в милицию — Давыдова с Бурак, а после смерти поварихи все и завертелось. Иначе никто бы о нападении не узнал. А ведь директор кровно заинтересован, чтобы хулиганов нашли и такого больше не повторилось! А он — наоборот, не склонен откровенничать. Не помнил, как выглядела машина, на которой приехали налетчики. С большим трудом, с пыканьем и мыканьем описал их внешность.