Книга Евангелие от змеи - Пьер Бордаж

Субейран... Субейран... Субейран... Лейтмотив, как надоедливый комар, возвращался и жалил мозг.

На следующее утро, когда Матиас походкой сомнамбулы плелся в душ, его вдруг осенило. Он выдернул из-под телефона замызганный адресный справочник, нашел список больниц и клиник. Название одной из них сразу бросилось ему в глаза: Субейран. Специализированное заведение для больных в продолжительной коме.

Двадцатый округ, совсем рядом с кладбищем Пер-Лашез, если верить карте.

Он кинулся туда, забыв о душе и завтраке. Не спрашивая себя, откуда взялся этот внутренний голос.

Десять дней изматывающих и бесплодных поисков почти подорвали его веру, и он должен был немедленно проверить, чтб это —бред, ошибка или глупое совпадение.

Увидев перед собой обычный городской дом из тесаного камня, Матиас решил, что ошибся адресом. Небольшие таблички на верху одной из стен были единственным доказательством принадлежности этого здания к миру медицинских заведений: "Скорая помощь", "Родовое отделение", "Хирургия", "Неврология"... Войдя под арку во двор —он оказался неожиданно просторным, —Матиас увидел въезжавшие и выезжавшие машины скорой помощи и убедился, что нашел клинику Субейран.

Он не сомневался, что Хасиду поместили сюда под другим именем, но не знал, чтб будет говорить одной из сестер приемного покоя —метиске с золотистыми глазами и приветливой улыбкой. В узком, строгом и светлом холле посетителей было немного, и регистраторша —креольский акцент выдавал в ней уроженку Антильских островов —приветливо поздоровалась, всем своим видом выражая готовность выслушать и помочь.

—Добрый день! —произнес Матиас, улыбаясь самой открытой из своих улыбок. —Одну молодую девушку, ливанку, должны были перевести в вашу клинику дней двенадцать назад. Ей поставили диагноз нейровегетагивная кома... Следствие жестокого обращения.

—Назовите мне, пожалуйста, ее фамилию.

—Я знаю только имя —Хасида, но не уверен, что...

—Вы не член семьи, ведь так? Иначе знали бы фамилию.

Она смотрела на него настороженно и, пожалуй, недоверчиво, скрестив руки на груди и чуть напряженно улыбаясь, очень сексуальная в обтягивающем белом халате.

—Я... Понимаете... это я привез ее в больницу в Куломье. Там мне сказали, что ее перевели в вашу клинику.

Я пришел просто проведать Хасиду.

Медсестра покачала головой, наклонилась к компьютеру, и ее пальцы запорхали по клавишам. Сверившись с экраном, она подняла глаза на Матиаса.

—Мне очень жаль, мсье, но вашей Хасиды нет в списке пациентов нашей больницы.

—Подождите. Попробуйте... проверьте одно имя... Надия. Надия Хадеми.

Это имя вынырнуло из подсознания тем же манером, что и название клиники Субейран: его нашептал внутренний голос, словно кто-то овладел личностью Матиаса и подсказывал решение, как только возникала необходимость.

Он не задумывался об этом, захваченный желанием разыскать Хасиду, но теперь, в холле клиники, эти "намеки" начали его беспокоить.

—Надо же, как вовремя к вам вернулась память! —воскликнула регистраторша. —У нас действительно лежит Надия Хадеми, она в отделении коматозников. Пятый этаж, палата 512. Вы можете навестить ее, но помните —она не реагирует на внешние раздражители.

Когда Матиас постучал в дверь палаты, санитарка попросила его подождать: она заботливо обтирала тело Хасиды —или Надии? —одновременно массируя ее, чтобы попытаться разбудить (так она объяснила посетителю свои действия, после того как закончила и позволила ему войти).

—Ее физические раны заживают, с этим никаких проблем, а вот душевная рана не желает рубцеваться. У меня в этом отделении есть пациенты, которые уже десять лет погружены в кому. Их присылают другие больницы и клиники, когда сами ничего больше не могут сделать. Мы поддерживаем в них жизнь, кормим, моем... пока они не решат уйти... насовсем. Никто не просыпается... почти никогда. А сколько их умирает, перенеся такие процедуры, которые, по мне —так хуже пожизненного заключения в одиночной камере? Знаю, это нелегко для семьи —зря, что ли, говорят, пока жизнь теплится, надежда не умирает, —но я бы помогла им уходить сразу. Мои слова могут вас шокировать —странно такое слышать от человека моей профессии! —но я общаюсь с ними каждый день и имею право высказаться. Я чувствую то, что словами не выразить: ужасное несчастье —быть запертым в теле, которое упрямо не желает умирать!

Уходя, пожилая женщина погладила Матиаса по плечу.

Он оставался в палате почти весь день, сидел, глядя на безучастное лицо Хасиды. Не реагируя на вой сирен, то и дело разрывавших тишину больничного двора, он размышлял, как поступить: сделать все, чтобы вернуть любимую к жизни, или помочь ей умереть. В прежней своей жизни Матиас часто дарил людям смерть и прекрасно знал, что она может быть мгновенной и легкой.

Глок во внутреннем кармане куртки весил не больше бумажника, но Матиас до странности четко ощущал его присутствие на теле. Оружие он нашел в сейфе, на толстой пачке сотенных купюр.

Его глок.

Последний писк моды, сверхлегкий и сверхпрочный композитный материал, исключительно прост в обращении, о точности и говорить нечего. Глок положили в сейф, приглашая Матиаса вспомнить былые навыки. Блэз и Кэти, его ангелы-хранители, не просто так вернули Матиасу спутника прежних ночных "развлечений": получив назад глок, он словно вернулся в шкуру убийцы. Эти гребаные стратеги явно хотят поручить ему новое дело, натравить на очередную цель. Матиас сунул руку в карман, нежно погладил рукоятку пистолета. Он будет страдать, как навеки прбклятый, если окончательно потеряет Хасиду, но позволить ей медленно угасать в тюрьме из плоти не может. Неужели она мысленно посылала ему сигналы из того странного места, где блуждает сейчас ее душа? Может, это зыбкие мысли его спящей красавицы как тихие вздохи проникли в его сознание?

Матиас не знал, так ли уж сильно подействовали на него откровения санитарки, но ему казалось, что вокруг неподвижного тела Хасиды витает несчастье, питаясь, как невидимый и прожорливый стервятник, ее беспомощностью, мучениями, ее агонией. Любить —значит желать добра. Он любит Хасиду и должен освободить ее от оков комы и жалкого угасания. Он убивал ради удовольствия, так что мешает ему убить во имя любви?

Он потащил глок из кармана, машинально снял оружие с предохранителя.

Ворвавшаяся в палату санитарка помешала Матиасу привести план в исполнение. Он едва успел спрятать оружие и тут только понял —к величайшему своему смущению, —что плачет. Женщина участливо обняла Матиаса за плечи, и он едва справился с собой, чтобы не оттолкнуть ее. От санитарки несло старостью и мертвечиной, она казалась ему ходячим несчастьем. Жизнь среди живых мертвецов никому даром не дается.

—Вам пора, —произнесла она профессиональноучастливым тоном. —Время посещений заканчивается в пять часов.

—Сколько времени вы будете ее здесь держать?