Книга Габриэла, корица и гвоздика - Жоржи Амаду
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хлестнув плеткой по сапогу, он вышел из бара и пересек площадь. Жозуэ поглядел ему вслед, затем подошел и сел рядом с Жоаном Фулженсио на тот стул, с которого встал полковник.
— Что он собирается делать?
— Возможно, что-нибудь нелепое. — Жоан устремил свои добрые глаза на учителя. — Чего вы удивляетесь? Разве вы не делаете глупостей? С ней обращаются так, будто она дурочка, а у девушки есть характер…
Мелк вошел в ворота своего дома, построенного в современном стиле. В баре опять заговорили об Алтино Брандане, о полковнике Рамиро, о политических новостях. Инженер поднялся со скамьи на набережной. Только Жоан Фулженсио, Жозуэ и Насиб, которые стояли на улице, продолжали следить за фазендейро.
В гостиной, сжавшись от страха в комочек, Мелка ожидала жена. Негр Фагундес был прав: она действительно походила на бесплотную святую мученицу.
— Где она?
— Поднялась к себе.
— Вели ей спуститься.
Он остался в гостиной, ударяя плеткой по сапогу.
Малвина вошла, мать встала у двери в коридор. Глядя на отца прямо и решительно, с гордо поднятой головой, Малвина ожидала. Мать тоже ждала, в ее глазах притаился страх. Мелк ходил по гостиной:
— Что ты скажешь?
— О чем?
— Изволь относиться ко мне с уважением! — закричал полковник. — Опусти голову, я твой отец. Ты знаешь, о чем я говорю. Как ты объяснишь свой флирт с инженером? Ильеус только этим и занят, слухи дошли даже до плантации. Не вздумай мне рассказывать, будто ты не знала, что он женат, он этого не скрывал. Итак, что ты скажешь?
— А что толку говорить? Вы все равно не поймете.
Здесь меня никто не понимает. Я уже говорила, отец, и не раз: я не выйду замуж за того, кого мне выберут родители, я не похороню себя на кухне какого-нибудь фазёндейро и не стану служанкой какого-нибудь ильеусского сеньора. Я хочу жить по-своему. Когда я окончу школу, я буду работать, поступлю на службу куда-нибудь в контору.
— Мало ли что ты хочешь! Ты будешь делать то, что я тебе прикажу.
— Нет, я буду делать только то, что сочту нужным.
— Что-о-о?
— То, что я пожелаю…
— Замолчи, несчастная!
— Не кричите на меня, я ваша дочь, а не раба.
— Малвина! — воскликнула мать. — Не смей так отвечать отцу.
Мелк схватил дочь за руку и ударил ее по лицу.
Малвина закричала:
— Я уйду с ним, так и знайте!
— О боже!.. — Мать закрыла лицо ладонями.
— Сука! — Отец поднял плеть и стал бить Малвину, даже не глядя, куда падают удары.
Он стегал ее по ногам, по спине, по рукам, по лицу, по груди. Из рассеченной губы девушки потекла кровь. Малвина крикнула:
— Можете бить! Я все равно с ним уйду!
— Ни за что, тогда я тебя убью…
Он швырнул ее на диван. Малвина упала лицом вниз, и он снова поднял руку. Со свистом опускалась и поднималась плеть. Крики Малвины эхом отдавались на площади.
Мать плакала и умоляла робким голосом:
— Довольно, Мелк, довольно…
Потом вдруг оторвалась от стены и схватила егоза руку:
— Не смей убивать мою дочь!
Он остановился, едва переводя дыхание. Малвина всхлипывала на диване.
— Ступай к себе! И пока я не разрешу, ты не выйдешь оттуда!
Жозуэ, сидя за столиком, ломал руки и кусал губы.
На душе у Насиба было мрачно. Жоан Фулженсио покачивал головой. Остальные посетители бара замерли в молчании. Глория в своем окне печально улыбалась.
Кто-то сказал:
— Кончил бить.
Черные скалы вырастали из моря, волны белой пеной разбивались об их каменные стены. Крабы со страшными клешнями вылезали из невидимых щелей.
Утром и вечером мальчишки ловко карабкались на эти утесы, играя в жагунсо и полковников. Ночью здесь слышался неумолчный шум воды, лижущей камень.
Иногда странный свет загорался на берегу, поднимался по скале, ненадолго исчезал в укромных уголках и снова появлялся уже на вершинах утесов. Негры утверждали, что это колдуют сирены, беспокойные хозяйки морских глубин, и дона Жанаина, превращающаяся в зеленый огонь. В ночном мраке слышались вздохи и любовные стоны. Нищие парочки — жулики, бездомные проститутки — устраивали себе ложе на песчаном пляже, укрытом среди скал. Перед ними ревело непокорное море, позади спал непокорный город.
В безлунную ночь чья-то стройная тень смело скользила по скалам. Это была Малвина, она шла босая, держа туфли в руке; ее взгляд выражал решимость.
В этот поздний час девушке полагалось, лежа в постели, спать или мечтать о книгах, о праздниках, о муже.
Малвина же, взбираясь на скалы, грезила наяву.
В одном из утесов бури и непогода выщербили углубление — своего рода кресло лицом к океану. Влюбленные обычно садились на него и свешивали ноги над пропастью. Волны разбивались внизу, умоляюще простирая белые пенные руки. Здесь и уселась Малвина, считая минуты в нетерпеливом ожидании…
Отец вошел в комнату, молчаливый и суровый. Он отобрал все книги и журналы, искал письма и оставил ей лишь баиянские газеты. Ныло ее избитое, покрытое кровоподтеками тело. Записку — «Ты жизнь, которую я снова обретаю, утраченная радость, умершая надежда, ты для меня все» — она хранила на груди. Мать тоже приходила к ней, приносила еду и давала советы, она говорила, что умрет, что не может жить, когда, как два кинжала, сталкиваются отец и дочь — две гордые и непреклонные натуры. Она молилась святым, пусть ниспошлют ей смерть, чтобы не видеть, как свершится жестокая судьба, как произойдет неотвратимое несчастье.
Она обняла дочь, Малвина ей сказала:
— Такой несчастной, как вы, мама, я не буду.
— Не говори глупостей.
Больше Малвина ничего не сказала, наступил решительный час. Она уедет с Ромуло и заживет свободной жизнью.
Твердая, как самый твердый камень, она могла сломаться, но не согнуться. Еще девочкой, на плантации, она слышала истории времен борьбы за землю; ночью на дорогах жагунсо, которыми командовал ее отец, открывали стрельбу. Потом она и сама увидела подобные столкновения. Из-за пустяка, из-за того, что убежавшая скотина поломала изгородь и потравила посевы, вспыхнула ссора с Алвесами, соседними землевладельцами. В запальчивой перебранке соседи оскорбили друг друга, и началась война. Снова засады, жагунсо, перестрелки, кровь. И вот дядя Малвины — Алуизио — стоит, прислонившись к стене дома, а его плечо в крови. Он был гораздо моложе своего брата, хрупкий, веселый и красивый. Он любил животных — лошадей и коров, держал собак, пел, таскал Малвииу на закорках, играл с ней — он любил жизнь. Это было в июне. Вместо праздничных костров, шутих и ракет — выстрелы на дороге и засады за деревьями. Малвина помнила, какое измученное лицо было всегда у матери.
