Книга Игра в классики на незнакомых планетах - Ина Голдин

– Лучше не двигайтесь, – сказал Радевич. – Там серебро. Я не буду рисковать и подходить к вам близко.

Разумное решение, коли уж он без медальона…

– Я полагал, что найду здесь одного человека вашей крови. Не ожидал, если честно, что обнаружу двоих.

– Вампир здесь один – это я. В этом вы, думаю, успели убедиться.

– Лапшу мне на уши не вешайте. – Так резко обычно съезжают на грубость только следователи. – Ваш Белта накинулся на те пробирки, как кот на сметану.

Неудивительно. Даже ребенок, который никогда не голодал, вряд ли удержится и не возьмет конфету, оставленную на видном месте.

– Белте десять.

– Он вампир, – сказал Радевич, – и я доложу о нем в Орден по всей форме.

«Доложу», а не «доложил». Так я и думал, этот молодец пробирался на почту, а не к гардам. В Ордене предпочитают решать такие вопросы без судебных приставов…

– Вообще-то я мог бы сразу догадаться. Интернат, полный детей врагов Державы – и без всякой охраны… Вы, я думаю, им без труда глаза отвели…

«В какой семье вампир растет, может, даже родители не знают, а Ядран чует. И приходит потом…»

– Что до вас, – анджеевец поднял пистолет, – вам уже и молиться поздно.

– Пан учитель! – знакомый голос из-за спины.

Радевич обернулся. У анджеевцев хорошее зрение, он наверняка увидел то же, что и я: как слегка дрожит шестизарядный «зигзаг».

Реакция у анджеевцев тоже хорошая, но Радевич выстрелить первым не успел. Наверное, слишком вжился в роль учителя.

«Зигзаг» дрогнул и пальнул. Домбровского тряхнуло отдачей, он едва не выронил револьвер из рук, но снова поднял и снова выстрелил.

Учитель стоял молча, ощупывая грудь, как тогда, когда потерял медальон. Потом он упал.

«По меньшей мере, – подумал я – будто это было утешением, – он не стал стрелять в спину».

* * *

Домбровский выпростался из кустов, подошел ближе. Он глядел на тело со смесью удивления и непонимания.

– Он… не живет?

– Не живет. Мертвый.

Наверное, надо было перевернуть его, чтоб убедиться; но и по позе учителя было ясно, что тот бесповоротно мертв.

Снайпер белогорский, так его и растак.

Я знал, что мальчишка чувствует. Сейчас ему не верится, что он сделал непоправимое. Радевич ему не раз приснится – живой или мертвый, но во сне его легко будет оживить. Вряд ли Домбровский раскается в убийстве, но непоправимость повиснет на нем как камень – и тайно он много раз захочет вернуться в то время, когда выстрелы еще не прозвучали.

Потом он привыкнет.

Потом пойдут следующие.

Рано или поздно это случилось бы – и все равно было горько. Я его упустил.

– Почему ты это сделал?

– Он за Адамом охотился, – сказал Домбровский, по-прежнему глядя на труп. Кажется, он хотел толкнуть его ногой, но при мне постеснялся. – Я Адама в обиду не дам. Я ему клялся.

– Клялся?

– Гербом и отцовским именем, – сказал он с легким вызовом. Но всякое позерство из его тона исчезло, как не было. Говорил он, несколько запыхавшись, на губе и на лбу блестел пот. – Мой дед дал такую клятву его деду. Князю Белте. Их в одном бою убили.

– Так ты знаешь?

Вместо ответа Домбровский оттянул вверх рукав рубашки на здоровой руке. Все правое предплечье было в следах порезов и укусов – совсем свежих и старых, еле угадывавшихся на коже.

– Адька… с ним бывает. Ему плохо иногда. Тогда только это помогает.

– Только перепаивать его не надо было, он же непривыкший. Он оттого и пошел по лесу бродить. И еще легко отделался.

Мальчишка растерялся:

– Так он из-за этого? А мы не знали…

Я едва не сказал: «Вот будете знать теперь».

Только никакого «теперь» не будет. По меньшей мере, для них двоих.

– Постой-ка! – до меня только сейчас дошло. – Так это ты потому комедию с кровью устроил? Чтоб на эту руку не посмотрели?

– Так… – Он засмущался почему-то. – Она говорит: давай правую! А я же знаю, что там… Увидит – крик подымет…

Вот ведь артисты…

– А можно тоже спросить? Та дама… из совета… ее ведь не Белта?..

– Нет, – сказал я. – Не Белта.

* * *

Мы закопали учителя у дороги. Интернат, глухо-черный, спал, закрыв ставни. Но я почти уверен, что слышал шелест платья, когда доставал лопаты из подсобки. От непроверенного источника информации никуда не скроешься.

Ночь совсем загустела; скоро рассвет. Я вынес Домбровскому пакет с едой и одеждой.

– Уходи.

У него лицо затвердело:

– Без Адама не пойду.

– Пойдешь. Через два дня мне придется сообщить об исчезновении учителя. Гарды захотят найти убийцу – ты хочешь, чтоб они и Белту с тобой искали?

– А как же он?

– Белта тоже уедет. Но у него другой путь. Я о нем позабочусь.

Очевидно, Домбровский достаточно знал о нашей крови, чтоб не сомневаться в моих словах. Он кивнул.

– Зачем ты вообще давал ему клятву? Ты же понимал, кто он есть.

Мальчишка подобрался:

– Потому и дал. Он не умрет. Нас перебьют, а его не смогут. А он князь. С соколом на гербе. Если мы ничего не сможем, так Адам сможет.

– Ты соображаешь, что говоришь, Домбровский? И кому говоришь?

Он улыбнулся:

– А что? Вы своих не сдаете, пан директор.

* * *

Я не видел, как они прощались. Мне надо было подготовить отъезд Белты, пока не рассвело. Раньше, чем я рассчитывал, – но что делать…

В конце концов он сам явился ко мне в кабинет. Полностью одетый, серьезный.

– Южка ушел, – сказал он, глядя в пол.

– И правильно сделал.

Прямо в кабинете Адам переоделся в белую рубашку с коричневым галстуком, вельветовые брючки и скрипучие кожаные ботинки. Все было чуть велико, но брюки мы подвернули, а ботинки зашнуровали потуже. Вышел вполне добропорядочный остландский ребенок. А в фуражке со значком «юных орлят» – и вовсе картинка.

В кармане его нового ранца лежали документы на имя Адама Грауба, уроженца Дольной Брамы, сына Франца Грауба, цесарского инженера, и Марии Дзыгоевской, швеи.

– Сейчас я разбужу Лину. На рассвете она попросит Никке-молочника взять тебя с собой в город. – Лине бы что-то наплести тому молочнику… но она придумает. – На вокзале купишь билет до Лехтена, оттуда идет прямой поезд до Швянта. В Швянте тебе нужна улица Цесарской Пехоты, дом два. – Я сунул ему в нагрудный кармашек бумажку с адресом и короткую записку. – Там живет Лотта Грауб, отдашь ей записку, она знает, что надо делать. Если по пути будут спрашивать – она твоя тетя, сестра отца, тебя к ней отправили до конца каникул.