Книга Ловец человеков - Надежда Попова

Через что прошел…

Через ад; по крайней мере – через чистилище…

– Дай воды.

Голос был хриплым и в горле отдавался болью. Курсант метнулся к столу, вернулся с наполненным стаканом; опираясь спиной о его плечо, Курт выпил все до капли, едва не захлебываясь, думая о том, что ничего вкуснее никогда в жизни не пил, – по сравнению с этой водой знаменитое пиво Каспара было болотной тиной…

При воспоминании о пивоваре и своем позоре стало дурно; снова откинувшись на подушку, он прикрыл глаза, переводя дыхание, чтобы успокоиться, и почувствовал, как ладонь курсанта снова коснулась плеча – осторожно, ненавязчиво.

– Вы в порядке? Я должен отойти, позвать лекаря, мне сказали, если очнетесь…

– Я знаю, – не открывая глаз, отозвался он. – Иди. Я в норме.

Поспешные шаги, стараясь слышаться негромко, прозвучали к двери, а уже по коридору курсант, судя по топоту, побежал. Курт улыбнулся, снова открыв глаза и глядя в стену напротив, где замер светлый косой прямоугольник солнца, втиснутого в раму распахнутого окна; улыбка, однако, тут же пропала. Недолго осталось, прежде чем этот мальчишка поймет, что такое работа следователя на самом деле. Хотя, может, и нет. Может, это будущий лекарь, потому и здесь. С другой стороны, именно в этом случае он и составит о работе инквизитора самое верное представление; когда он перевяжет с десяток таких Куртов, да потеряет столько же, а то и больше, вместо восхищения в его глазах поселится усталая жалость…

Уже неторопливо, осторожно Курт приподнял голову, осматривая себя. Руки были забинтованы от локтей до пальцев, ребра все еще перетянуты, однако повязку с головы уже сняли, и тошноты он больше не ощущал. Значит… сколько он был без сознания? Не меньше двух суток, раньше разбитая голова не заживет, уж это он знал по опыту. Простреленные бедро и ключица тоже были перевязаны, но уже не стягивающей повязкой, а в пару оборотов, чтобы просто прикрыть раны. Стало быть, в горячке он провалялся дня три, а то и четыре…

Шаги по коридору – гулкие, явственные – дали понять, что лекарь идет не один, и когда вместе с ним вошел седой священник, он приподнялся с усилием, улыбнувшись.

– Лежи, лежи! – строго прикрикнул тот, и Курт улегся, с готовностью откликнувшись:

– Слушаюсь, отец Бенедикт.

Курсант остался за порогом – Курт видел в закрывающуюся дверь его любопытствующую физиономию; ректор академии, он же духовник выпускника номер тысяча двадцать один, присел рядом с больным, а лекарь деловито занялся осмотром. Эскулап был прежний, все тот же, что, бывало, врачевал спину курсанта Гессе после воспитательных бесед во дворе академии, вправлял вывихи и заживлял ссадины после дружеского общения с сокурсниками…

– Как будто ничего и не было, – невольно произнес он, и наставник тяжко вздохнул:

– Каким ты был, мальчик мой, таким и остался… Без неприятностей – никуда.

– Я ни в чем… – привычно начал Курт и осекся, помрачнев; духовник посмотрел на него пристально, помедлил, ожидая продолжения, не дождался и вздохнул.

– Жара нет, – сообщил лекарь и, заглянув Курту в лицо, поинтересовался: – Ну, Гессе, как себя чувствуешь?

– Мерзко, – ответил Курт почти шепотом; тот похлопал его по локтю:

– О твоем душевном благополучии будет заботиться отец Бенедикт. А я хочу знать, в каком ты состоянии телесно.

– Слабость, – нехотя отрапортовал он; былая радость от пребывания в родных стенах улетучилась, и взгляд духовника теперь казался изничтожающим. – Головокружения нет. Раны на голове не ощущаю. Бедро, ключица и руки болят… – Курт подумал и добавил: – Хочу есть.

– Это хорошо, – кивнул тот, но лицо было недовольным; встретившись с наставником глазами, лекарь вздохнул. – Тогда я пойду. Скажу, что очнулся и в себе.

Проводив эскулапа взглядом до двери, Курт настороженно посмотрел на невеселого духовника и опасливо спросил:

– В чем дело? Я что-то не то сказал?

– Нет, – улыбнулся отец Бенедикт и тут же посерьезнел. – Ты ведь понимаешь, что такие гости, как ты в своем состоянии, – нетрадиционны, так скажем, для стен святого Макария?

– Почему я тут? Кто так решил?

– Братья из Штутгарта. Был бы у тебя иной дом, ты очнулся бы там, а так… Что – недоволен?

– Что вы, отец Бенедикт, – невольно он улыбнулся снова. – Это лучшее лекарство. Но что происходит, почему…

Он запнулся, закрыв глаза, и сжал зубы. Господи, ну конечно! После того что он сотворил в Таннендорфе, около его одра должна увиваться стая голодных до информации светских и церковных служителей. Им-то и намеревался лекарь сообщить о состоянии больного. И вполне понятно, что служителям академии неприятен тот факт, что их курсанта, пусть и бывшего, собираются…

Ему стало холодно.

– Я… – Курт посмотрел на наставника, помедлил и договорил с усилием: – Я под следствием?

– Пока нет. – Духовник помолчал, давая ему переварить это «пока», и продолжил: – Здесь постоянно дежурит солдат герцогского человека. Как только ты очнешься… а именно – сейчас… он поедет в…

– Таннендорф, – подсказал Курт обреченно, незряче глядя в стену.

– В Таннендорф. Сейчас там ведут дознание комиссар от обер-инквизитора Штутгарта и герцогский человек; оба ждут, когда с тобой можно будет поговорить. Я не имею права в их отсутствие ни о чем тебя спрашивать…

– И мне отказано в исповеди, – уже шепотом договорил Курт и посмотрел наставнику в лицо. – Верно?

– К сожалению. А она необходима тебе именно сейчас?

Курт ответил не сразу. Он спрашивал не поэтому. Просто теперь стало ясно – он еще не арестован, ему пока ничего не предъявлено, однако сейчас он, что называется, «под подозрением». Следователь, наделавший столько шуму, не может говорить ни с кем о том, что произошло, пока его не допросят, и не имеет права исповедаться, чтобы тайной исповеди не стала важная информация.

Нужна ли ему исповедь?..

Курт вспомнил свое почти молящее «добей», чувствуя, как щеки заливает краска, и, краснея еще больше оттого, что это видит наставник, все так же шепотом ответил:

– Боюсь, да…

Тот вздохнул, смягчив взгляд, и осторожно накрыл его руку сухой морщинистой ладонью.

– Я только об одном могу и… хочу спросить, это не нарушит правил, – сказал он мягко, – и ты просто ответишь, да или нет. Я знаю, что ты не солжешь мне. Ты совершил что-то, чем мог бы… заняться человек герцога или Конгрегации?

– Нет! – невольно привстав, тут же отозвался Курт. – Ничего! Я…

– Тогда, – перебил наставник, – не унывай. Все будет хорошо.

– Я ничего не сделал…

– Верю. Успокойся. Выздоравливай, и чем скорее ты придешь в себя, чтобы ответить на все их вопросы, тем скорее все это закончится; посему не волнуйся, ешь, спи и набирайся сил. Два-три дня у тебя на это есть. Можешь скоротать время за молитвой, – улыбнулся духовник. – Поблагодари нашего лекаря, Бога и свой крепкий организм за то, что остался в живых. Мы уже начали готовиться к погребению, ожидая твоей смерти со дня на день; пока еще ты кричал и бредил, мы надеялись, но когда ты перестал даже принимать воду… Лекарь сказал…