Книга Орлиная гора - Инна Живетьева

* * *

Темка, стоящий на крыльце. Сначала окатила сердце теплой волной радость, потом хлестнул ледяным ветром страх. Создатель, только бы он не узнал правду! Сковало лицо, приморозило язык к небу. Впрочем, Марк все равно не смог бы говорить свободно: он байстрюк, незаконнорожденный, и не имеет права тут быть. И на дружбу Темки у него тоже нет права.

Страх и стыд – два чувства слепили Марка эти дни. И давали силу так обходиться с побратимом. Бросить высокомерный отказ, когда Темка предложил искупаться. Еле удержался, чтобы не метнуться пальцами по пуговицам камзола: все ли застегнуты. Не приведи Создатель, увидит Торн исполосованную спину! Лучше сразу в омут с обрыва. Быть более высокомерным, чем самый высокомерный князь, и более самоуверенным, чем самый наглый офицер, – лишь бы не заподозрил что-нибудь Темка. Долгой показалась Марку та прогулка, ох долгой!

Потом, стоя перед князем и рассказывая о каждой мелочи, передавая каждое Темкино слово, Марк только утвердился в своем решении: было бы слишком мучительно и подло повторять откровения побратима. А смолчать не смог бы, как не мог ослушаться ни одного отцовского приказа.

Но хуже всего стал ужин. Князь произнес: «Честь – только для знати», и у Марка ослабели пальцы, он еле удержал ложку.

– Нам есть по кому мерить свои поступки, перед чьей памятью держать ответ, о чьей доблести помнить. Наша жизнь составляет славу или бесчестие всего нашего рода, – говорил Крох.

– Я все же думаю, что для чести не нужны подпорки, – заметил Темкин отец.

Робкая надежда, что князь Торн сможет переспорить, шевельнулась в душе. Марк не поднял глаз: не приведи Создатель, заметит тот, кого он называет отцом.

– Это не подпорки. Это – род, уважаемый князь. То, чего нет у других.

«Но у меня есть мама», – мысленно возразил Марк.

– …есть только одна вещь, которую они признают и согласно которой живут – власть. Чем крепче держишь, тем меньше погани. Только власть.

Тяжелое слово. Как удар кулаком. Хлесткое – как кнут. Соленое – как кровь. Власть – это слово рубцами написано у Марка на спине.

– Вспомните, хоть один байстрюк прославился благородством или ратной доблестью? Только те, кого из милости оставили в семьях и держали вот так, – на ладони Кроха лежала смятая в бесформенную массу лепешка.

Так, согласился Марк. Именно так раздавил его отец.

– Кстати, Маркий сказал, что ваш сын якшается с крестьянскими щенками.

Марк поднял голову и встретил возмущенный взгляд Темки. Что-то говорил старый капитан, возражал Крох, но все это было уже не важно.

– Власть, только власть! Страх перед сильным – вот залог спокойствия. И я воспитаю Маркия правильно.

Боль. Ворс ковра под щекой.

– Не так ли, Маркий?

Ослепительное зимнее солнце. Ворсистая веревка, стянувшая запястье.

– Ты ведь уже знаешь цену власти и страху?

Изморозь на стене. Та же веревка на горле.

– Да.

Темкино презрение облило болотной жижей.

Кусок не лез в горло. Но Марк чувствовал: князь наблюдает за ним, и приходилось учтиво беседовать с Темкиной матерью, вежливо улыбаться. Он даже смог не вздрогнуть, когда побратим выскочил из-за стола. Торн-старший глянул недоуменно и счел необходимым извиниться за сына.

Слуга проводил до комнаты и ушел, передав гостю тяжелый подсвечник. Оставшись один, Марк еще долго не мог согнать застывшую на губах улыбку. Он стоял перед дверью, не решаясь ни толкнуть ее, ни плюнуть на все и броситься искать Темку. Расплавленный воск скопился под огоньком, вырос каплей и соскользнул на пальцы. Марк пришел в себя и решительно коснулся ручки.

– Подожди!

Темкин голос заставил вздрогнуть, и еще одна капля расплавленного воска упала на руку. Марк приподнял подсвечник, вглядываясь в лицо Торна. Боль и брезгливость, точно Темка сам себе вскрывает гноящуюся рану.

– Маркий Крох, я возвращаю тебе оружие твоего рода и прошу вернуть мне нож с родовым знаком Торна.

А чего же ты ждал, ублюдок?! Марк сам себя хлестнул этим словом. Создатель, будь проклят тот день, когда князь решил взять наследника в Торнхэл!

Темка протянул нож рукоятью вперед.

Снова обожгло воском. Марку было лучше в огонь руку сунуть, чем протянуть и принять нож с Лисом. Если бы ты знал, побратим! Если бы ты мог почувствовать, как больно от твоих слов. И как невозможно расстаться с последним, что осталось. Невозможно, потому и вырвались те кощунственные слова:

– К сожалению, я не могу вернуть. Твой случайно затерялся.

Росс-покровитель должен был покарать за такое! Марк ждал, что содрогнутся стены замка, прокатится тяжелый гул и клеймом ляжет проклятие.

Коротко прозвенело. Это Темка разжал руку, и нож рода Лиса упал на каменные плиты.

* * *

Марк прислонился к сосне, отвернувшись от поляны. Сюда не залетали отблески костра, и стража проходила мимо. Какая-то крупная птица возилась в ветвях над головой; просыпалась на плечо сухая кора. Княжич не уходил, хотя стоял тут уже давно. Затекли плечо и опущенная рука, в которой он держал пистолет.

Вот и все, Торнхэл остался далеко.

Прав князь: у ублюдка нет чести. Обманом оставить родовое оружие – это мерзко. Какой же сволочью считает его Темка! От жгучего презрения к себе выступили слезы. Марк вытер глаза, нечаянно ударив пистолетом по скуле. Создатель, лучше бы ты убил во младенчестве, чем вырасти и увидеть, как швыряет на пол нож бывший побратим.

Все. Больше в жизни Марка не осталось ничего. И две недели назад он зря мчался так, что сливалась перед глазами дорога в серую ленту, и ветер хлестал по лицу.

…Никогда так безжалостно не погонял Санти. Загонит, ох загонит коня! Скоро сверток на тракт, нужно успеть перехватить там. Быстрее! Марк приподнялся: есть! Вон она, карета.

Охрана глянула недоуменно, когда княжич замахал: останавливайтесь. Показалось в оконце встревоженное лицо княгини. Марк слетел на землю, бросил кому-то повод. Мама уже распахнула дверцу, и княжич одним прыжком оказался внутри. Рухнул на душистую пену кружев:

– Мама! Мама, уезжай!

Марк стоял в узком проходе на коленях, судорожно вцепившись в платье. Княгиня обняла его за плечи, бросила повелительно лейтенанту:

– Закройте дверцу.

– Уезжай, – повторил Марк в накрывшем полумраке.

Мама наклонилась ближе:

– Сынок, что с тобой?

Прохладная рука обтерла взмокший лоб. Скользнул по лицу шелк. Марк помолчал, успокаивая дыхание, и уже спокойно спросил:

– Ты его любила? Капитана Олега?

Княгиня отшатнулась. На фоне темно-багряной обивки лицо ее показалось серым.