Книга Неблагая - Ивлисс Хаусман

дурацкой ухмылке:

— Мы считаем тот случай, когда ты сожгла мне брови? Потому что это тянет на неплохую компенсацию.

Вот тут не поспоришь.

Скажу честно: какая-то детская часть меня надеется, что останки дракона оживут, едва я прикоснусь к ним, оживут и зарычат. Его неподвижность не менее страшна, она осуждает меня могильной холодностью. Я вспоминаю детские сказки о сокровищах, которые полагаются только достойным, о коварстве фейри и наказаниях за проступки.

Я знаю, что не гожусь на роль героя. Я просто подменыш, которому рост позволяет протиснуться меж драконьих ребер.

Кость гладкая и теплая на ощупь, будто в ней еще держится огонь. Мне приходится упереться в нее обеими руками, чтобы пролезть. Если бы я не знала, что это кость, то, возможно, по коже не ползли бы мурашки, — но я-то знаю.

— Прости, — шепчу я, хотя почти уверена, что дракон меня не слышит. Я опускаюсь на колени внутри его грудной клетки и тянусь за яйцом. Поверить не могу, что я так близко — к нему, к развязке, к таинственному будущему.

Едва я касаюсь скорлупы, как в пальцах отзывается гул самой жизни, мягкий и теплый, полная противоположность чарам Госсамера. Я дрожу, поднимая яйцо на руки, как неповоротливого малыша.

От тяжести трясутся руки, и я с ужасом представляю, как роняю его и разбиваю.

— Лучше ты возьми, — говорю я Рейзу.

Он косо на меня смотрит:

— А ты не думаешь, что я сейчас вцеплюсь в него и убегу куда глаза глядят?

— Теперь — думаю.

Он тянется ко мне, я аккуратно проталкиваю яйцо через ребра и передаю в его здоровенные руки.

— Все будет хорошо, — говорит он, обнимая яйцо, как младенца. Непонятно — он обращается ко мне, к яйцу или к самому себе.

Я выбираюсь обратно и оглядываю раскинувшуюся под нами расщелину, залитую золотистым светом.

— Надо поторопиться. — Я дрожу. — Не хотелось бы торчать здесь ночью.

Вот и все. Я все жду чего-то: выходки фейри, засады, — но ничего не происходит. Конечно, все не так просто, как хотелось бы, но вскоре я вернусь домой со своей долей золота.

И потеряю Исольду.

Я качаю головой. Она передумает. После случившегося она не может рассуждать как раньше. Все будет хорошо; и буквально на секунду мне хочется, чтобы тяжесть упала с моих плеч. Хочется легкого головокружения от облегчения.

Я отрываю от своих обширных юбок широкую полосу ткани и делаю из нее перевязь для Рейза. С примотанным к груди драконьим яйцом он выглядит как отец, который идет на рынок с новорожденным, и это так забавно, что я хихикаю.

Он хмурится, прикрывая руками округлый сверток.

— Давай-давай, смейся. К следующему лету любой уважающий себя джентльмен заведет себе перевязь для драконьего яйца.

От этого заявления я хохочу еще громче, почти истерически, а потом замечаю, как доволен собой Рейз, и мгновенно умолкаю.

На прощание я касаюсь драконьего черепа, молча обещая, что мы не позволим сокровищу, которое он так долго хранил, стать орудием страданий. Из здания мы выходим той же дорогой, которой пришли. Я поглядываю через плечо, ожидая, что вот-вот появится Госсамер, или откуда-то выскочит монстр, или нас поразит проклятие и мы обратимся в камень. Даже переступая порог туннеля, я готова к тому, что злая магия навеки заточит нас в каменных стенах библиотеки.

Вокруг подозрительно спокойно.

Я последний раз оборачиваюсь и шагаю в темноту.

Огненно-оранжевый свет заливает книжные ряды, окрашивая их в закатные тона. Жутко, безжизненно, красиво. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем глаза людей снова увидят это место?

А потом я вспоминаю, что какими бы человеческими ни были мои глаза, я все равно не одна из них.

Нет, не из них.

Я вздрагиваю. Последние несколько недель мне удавалось не обращать внимания на этот голос — как будто он исчезнет, если его игнорировать.

Это худшая из моих мыслей или каких-то других?

Нет — каких-то чужих?

— Сили, идем, — ласково торопит Рейз. — Нас ждут.

Он берет меня за руку — чтобы безопаснее было идти по темному туннелю — и ведет обратно к выходу из горы.

Глава 30

Трудно сказать, как долго мы бредем по туннелю. Минуты сливаются в часы, мы уже не считаем ни шаги, ни повороты. Я иду впереди; наши руки по-прежнему сплетены. Ладонь Рейза гораздо крупнее моей, я растопыриваю пальцы, чтобы было удобнее держаться, но руку не отпускаю. Чувствую, как она снова становится липкой, как учащается его дыхание.

— Ты боишься темноты? — тихо спрашиваю я, столько раз прокрутив в голове этот вопрос, что ни о чем больше не могу думать.

Рейз напрягается:

— С чего ты взяла, что я боюсь?

Мы идем медленно, путь каменистый и неровный. Я бьюсь носком о небольшой выступ, потом шагаю на него.

— Тут ступенька, — сообщаю я. — Насколько я разбираюсь в поведении людей, учащенное дыхание, потные ладошки и нетипичная молчаливость обычно являются признаками страха. Нет?

Он пытается вырвать руку из моей, но я держу крепко.

— Не отпускай, а то потеряешься.

— Не такие уж они и потные, — ворчит он.

— Переводишь тему. — Я снова что-то задеваю ногой; на этот раз — камешек, который со стуком укатывается вперед. Рейз перестает дергать рукой.

— Я не люблю… гм… замкнутые пространства, — признается он. Ну разумеется. Я должна была и сама заметить, еще до того, как он рассказал о том, что с ним делала Лейра. Я крепче сжимаю его руку. — Я их прямо ненавижу, если честно. Потею, меня мутит… Короче, если вдруг мой обед окажется в