Книга Гражданская война Михаила Булгакова - Василий Александрович Стоякин

задумывался, а как получилось, что Рейсс спасла Турбина? Что она вообще делала около калитки, за которой бегают и стреляют петлюровцы? Да она там Шполянского ждала… Но дождалась Турбина. И действовать стала не по программе, начав деятельно спасать совершенно ей незнакомого офицера. Врага, собственно (правда, из книги прямо не следует, что она большевичка).

Евангелие от Шполянского

А теперь мы дошли до персонажа, который, собственно, показывает перед нами режиссёрский замысел, за который ему многое можно простить. Это революционер и футурист Михаил Шполянский (прототипом его была действительно фантастическая личность – писатель и литературовед Виктор Шкловский), в роли которого снялся Фёдор Бондарчук. Очень удачно, кстати, снялся.

В книге Шполянский – демоническая личность, но по сути это просто мошенник, находящийся в определенном родстве с небезызвестным Остапом Сулеймановичем (Булгаков работал в газете «Гудок» вместе с Иехиел-Лейбом Файнзильбергом и Евгением Катаевым, более известными как Ильф и Петров). Кстати, книжный Шполянский никого не убивает, а собственного агитатора не только не подставляет под петлюровскую шашку, но, наоборот, спасает (эта сценка попала и в фильм Басова). Это, кстати, важно, но режиссёр почему-то этой важностью пренебрег.

В фильме демоничность Шполянского (в немалой степени благодаря игре Бондарчука) превознесена до небес. Это вообще олицетворение злой силы, которая рушит ту самую нормальную жизнь, о необходимости защищать которую говорит Турбин офицерам…

Это ради него была искалечена сцена на Софийской площади. Ведь сцену парада и митинга Булгаков, что называется, с натуры писал – он наверняка сам был в толпе. Казалось бы, не трожь своими очумелыми ручонками живой артефакт эпохи, но нет – режиссёру надо столкнуть демоничного Шполянского с другим демоном – Козырем-Лешко, так же последовательно уничтожающим «нормальную жизнь»…

Справиться с этой стихией невозможно, но и она отступает, столкнувшись с настоящими чувствами… Точнее, отступает-то Шполянский, подарив Турбину жизнь и выбравшую Турбина Юлию. Но это романтическое допущение вполне в духе Булгакова.

Так и хочется продолжить, что 10 лет спустя Михаил Семенович Шполянский, никем не узнанный, в час небывало жаркого заката встретится на Патриарших прудах с двумя литераторами…

«Всех утопить» – драматург как серийный убийца

Вообще-то в оригинале было не «утопить», а «зарезать». «Утопить» – это цитата из пушкинского перевода фрагментов «Фауста» (какое несчастье для русской культуры, что Пушкин не сделал полного перевода!). А вот «зарезать» – булгаковское, из беседы с начинающим, но не состоявшимся драматургом Сергеем Раевским.

История произошла в 1933 году. Раевский в это время работал в физической лаборатории МГУ и участвовал в разработке производства нового сплава. На эту тему сочинил пьесу популярный в то время драматург Владимир Киршон (автор стихотворения «Я спросил у ясеня»), но она участников процесса освоения производства сплава не удовлетворила, хотя с успехом шла в ряде театров.

Раевский вместе с коллегой Евгением Островским попытался написать альтернативную пьесу, но работа у них застопорилась – опыта не хватало. К счастью для Раевского, он занимался конным спортом вместе с Любовью Белозерской, которая помогла ему познакомиться со своим мужем (уже бывшим на тот момент).

Булгаков согласился помочь начинающим авторам. Предполагаем, что немалую роль сыграла тут фамилия Киршона – одного из идеологических противников Булгакова, секретаря РАППа, активно критиковавшего его в СМИ.

Пьеса не получилась, но Раевский оставил интересные воспоминания, в которых был момент, когда Булгаков сказал: «Прежде всего в пьесе слишком много действующих лиц. Половину их необходимо зарезать». И действительно, после непродолжительного обсуждения из 22 персонажей в пьесе осталось всего 12.

Раевский, разумеется, не знал, что эта сцена представляла собой в значительной степени один из итогов работы Булгакова над известнейшей из своих пьес «Дни Турбиных».

Вспомним, как сам Михаил Афанасьевич описывал эту историю в «Театральном романе». Там начинающий писатель и драматург Сергей Максудов читает первый вариант своей пьесы по роману «Чёрный снег» (явный перефраз «Белой гвардии») Ивану Васильевичу, в котором легко узнаётся К. С. Станиславский. Собеседование заканчивается словами руководителя Независимого театра (МХАТа, разумеется): «Очень хорошо, теперь вам надо начать работать над этим материалом» и «впрочем, ваша пьеса тоже хорошая, теперь только стоит её сочинить, и всё будет готово…»

Молодой автор уходит от патриарха в состоянии глубокого шока – он ведь принёс готовую пьесу, а её, оказывается, «сочинить» надо. Булгаков описывает переживания Максудова, как всегда, талантливо, и читатель, не задумываясь, сочувствует молодому автору и осуждает Ивана Васильевича, который «зарезал» уже готовый текст.

Однако знакомство с историей написания «Дней Турбиных» заставляет посмотреть на «Театральный роман» совершенно иначе.

Первая редакция пьесы называлась «Белая гвардия» (во внутренней переписке театра пьеса фигурировала под названием «Семья Турбиных») и писалась в январе-августе 1925 года. Фактически это было драматургическое переосмысление романа «Белая гвардия».

С ранней пьесой «Братья Турбины», поставленной Булгаковым в 1920 году во Владикавказе (и, возможно, увиденной там Сталиным), она не соотносилась почти никак – разве что главного героя тоже звали Алексей Турбин. Другие персонажи также были связаны с семейством Булгаковых. По мнению Лидии Яновской, там даже Татьяна Лаппа присутствует – под именем Катя Рында. В дневнике Юрия Слёзкина о пьесе было сказано так: «“Братья Турбины” – бледный намёк на теперешние “Дни Турбиных”. Действие происходило в революционные дни 1905 года в семье Турбиных, один из братьев был эфироманом, другой революционером. (…) Всё это звучало весьма слабо». Текст пьесы был уничтожен.

Булгаков действительно читал первую редакцию Станиславскому, но не один на один, а перед целой группой ведущих актёров и режиссёров театра. В частности, там присутствовал режиссёр Борис Вершилов (Вейстерман), который, собственно, и предложил Булгакову переделать роман в пьесу.

И Булгакова тогда действительно постигла неудача – импровизированный худсовет счёл, что пьеса сырая и к постановке непригодная. Драматург Алексей Файко, слушавший чтение первой редакции пьесы в Московской ассоциации драматургов, описывал её так: «Тогда пьеса была гораздо больше размером, громоздкой и композиционно несколько неуклюжей. Действие происходило на двух этажах, в двух разных квартирах. Персонажи соединялись, разъединялись, опять соединялись, и это создавало калейдоскопическую суматоху».

Как минимум грехов за первой редакцией числилось два.

Во-первых, она была неимоверно растянута – на пять актов, которые ни в какое разумное театральное время не вмещались.

Во-вторых, автора раскритиковали за изобилие «дублирующих» друг друга персонажей. В частности, вызывало вопросы наличие Малышева и Най-Турса, которые выполняют схожие функции и даже действуют похоже в аналогичных обстоятельствах. В промежуточной версии, которую Булгаков читал актёрам МХАТа в октябре 1925 года, Най-Турса уже не было – остался только Малышев, которому отдали все реплики этого персонажа.

Кто