Книга Врата Тартара - Сергей Извольский

Не обращать внимания получалось замечательно - рассматривая совершенно незнакомый, чужой район. Хорошо ориентируясь в пространстве я понимал, что едем мы сейчас на юго-запад города по Петергофской, «царской» дороге, ведущий в имения императорской семьи в Стрельне, Петергофе и Ораниенбауме.

Этот район я раньше знал как свои пять пальцев, но сейчас совершенно не узнавал. Лишь изредка появлялись до боли знакомые маяки из знакомой действительности – как мелькнувшая слева Дача Дашковой, более привычная мне как дворец «Подкова», ЗАГС Кировского района. Или Нарвские триумфальные ворота, которые я не сразу узнал, потому что они были не зелеными, а темно-красными. Причем не крашенными, а обшитыми листами меди. Остальное же было откровенно чужим – ни следа привычной застройки монументального сталинского ампира, а сплошная зелень парков и скрывающиеся за ней фасады усадеб.

Сложно принять, но от привычного юго-запада в этой реальности не осталось практически ничего. Отойдя от первого удивления, свыкаясь с мыслью что город не мой, я вспомнил что с основания Петербурга участки на юге вдоль царской дороги были отданы под строительства дач приближенным ко двору. И здесь, в отличие от пережившего войну моего города моего мира, сохранившихся в первозданном виде: во время блокады Ленинграда именно на юге линия обороны проходила ближе всего к городу, и сотни усадеб и дворцов оказались разрушены артиллерией и разграблены солдатами стран Оси (среди осаждающих были не только немецкие войска), а после не восстановлены.

Оглядываясь по сторонам, я с кристальной чистой пронзительностью понял — это уже не тот город, к которому я привык. В центре, где отличия были не столь заметны, этого не чувствовалось, а сейчас вновь накатила глухая тоска по дому, который никогда не увижу. Но при всей чужеродной несхожести разошедшихся путями миров я вдруг понял, что были точки, в которых обе знакомые мне реальности удивительно тесно пересекались. К примеру, капитулировала здесь в Великой войне Германская империя также в мае; и майские праздники тут также забирали почти половину месяца, накладываясь друг на друга. Потому что еще с восемнадцатого века, с подачи Петра, после победы над шведами в битве в устье Невы была введена традиция майских народных гуляний. Состоявшихся впервые именно здесь - в парке Екатерингоф, мимо которого мы недавно проехали.

Еще одна традиция, казалось бы новомодная и принадлежащая только моему миру – в мае загонять в отелях немцев в бассейны и петь им песни военных лет, также была замечена в похожем виде еще с семнадцатого века, с начала расцвета Российской Империи.

Немцев на юге Петербурга исторически обитало немало. Со времен основания города колонисты заезжали сюда семьями и целыми гильдиями; есть даже несколько улиц, так и называющихся – Нижняя Колония, Средняя, Верхняя. В двадцатом веке потомки немецких колонистов покинули Петербург, централизованно отправившись в Казахстан, но это уже совсем другая, грустная история.

«Там есть трактир… и он от века зовется Красным кабачком» - этот стих я изучал на уроке краеведения и запомнил его хорошо. Именно здесь, в южных предместьях Петербурга молодые гвардейские офицеры и примкнувшие к ним сочувствующие (в числе которых был и Александр «наше все» Сергеевич) посещали увеселительные заведения, в числе которых был воспетый поэтом знаменитый Красный кабачок.

Подобные вечерние прогулки и гуляния современниками называлось «охота», неся сразу несколько смыслов. В первую очередь охотились за приятными немецкими дамами, для которых песни и пелись. К примеру «Freu’t euch des Lebens», с многозначительным интонационным выделением слов Pflücke die Rose, что значит «сорви розу».

После «волокитства», как это называлось в то время, столичная молодежь частенько занималось с немецкими же бюргерами и ремесленниками «плюходейством». И упомянутый Александр Сергеевич, кстати, несмотря на юные годы и не богатырское телосложение, тем не менее имел вполне определенный успех. Потому как занимался он новомодным английским боксом, беря не массой, но умением. Ну и продолжая тему традиций - умыться, заменить сорочку на свежую и после ночи безумного кутежа отправиться с красными глазами утром на работу или службу – свойственно для молодых лет в любые времена и эпохи.

Усмехнувшись мыслям, я отвлекся и по эмоциям Анастасия почувствовал, что она уже готова начать разговор первой. Ничего страшного в этом, конечно, не было, но обижать княжну холодным цинизмом мне не хотелось. Устраивать сеанс вежливого психоанализа тоже не вариант – банально времени нет. Да и желания.

К счастью, избавляя меня от готового сорваться с уст княжны первого язвительного вопроса, машина достаточно резко начала тормозить. И через сплошную ушла налево, практически не сбавляя скорости заезжая на территорию расположившейся на холме усадьбы. Причем здание я узнал, хотя ни разу не видел вживую. Только на некачественной фотографии.

Усадьба «Ульянка», принадлежащая графам Шереметевым, среди многих прочих разрушенная во время блокады. В моем мире вместо главного здания была возведена школа, повторяя общую форму разрушенной усадьбы, но построенная из серого кирпича в стиле типового индустриального домостроения.

Ворота за нами быстро закрылись, а мы объехали усадьбу по усыпанной гравием дорожке, заезжая на парковку под раскидистыми кронами деревьев. Не успела машина еще полностью остановиться, как рядом уже оказались люди, а двери широко распахнулись.

Встречала нас группа вежливо-учтивых мужчин, из которых двое были в расшитых ливреях, а четверо в бронекостюмах. Без лишних слов и малейших задержек – вновь прикрыв телами и щитами, они повели нас к раскручивающему винты конвертоплану. Парни в ливреях, кстати, вид имели такой, что было понятно – их яркая одежда такая же бутафория, как и парадная форма защищающих Ватикан швейцарских гвардейцев. И стрелять из современного оружия они точно умеют лучше, чем горделиво тянуться в фрунт с архаичной железякой.

Пригибаясь от потока разгоняемого винтами воздуха, мы запрыгнули в открытую боковую дверь и по указанию одного из сопровождающих заняли места в десантном отделении. Практически одновременно с Анастасией потянулись пристегиваться, но очередной жест парня в яркой ливрее (и с каноничным лицом профессионального убийцы), нас остановил. Один из тех, кто был в бронекостюмах, сел рядом, разворачивая портативную аппаратуру. На меня глянул огонек проектора, слепящего пучком ярких зеленых лучей. При этом я ощутимо почувствовал, как по мне прошлось световой сеткой, срисовывая положение в пространстве.

Конвертоплан уже был готов оторваться от земли. В десантный отсек между тем запрыгнул привезший нас водитель, держа в руках два серых городских рюкзака. Я вопросительно посмотрел на него, и он коротко кивнул, коротким жестом сумев показать нам пока оставаться на месте, но при этом быть в полной готовности сваливать отсюда.

Мы с Анастасией по-прежнему находились в прицеле внимания развернувшего аппаратуру техника. Он явно сейчас погрузился в дополненную реальность, после чего дал короткую команду – я увидел, как шевельнулись губы. Двигатели машины загудели громче, через открытую дверь я ощутил завихрения воздуха под крыльями.