Книга Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады - Валерия Ободзинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Любишь… – разулыбался, пристально всматриваясь в лицо.
– Валешка. Поздравляю тебя с днем рождения. Пусть все у тебя сбудется. Все твои мечты. Чтоб ты записал еще много шлягеров. И чтоб разрешилось… – Она запнулась, не решившись договорить. Но Валера понял.
– Знаешь? – испытующе спросил.
Неля виновато повела плечами, словно желала свести на «нет» тревожащую тему:
– Миша Дорн звонил. Не волнуйся. И так уже, видишь что.
– Что говорит? Закрыли? Где? В Москве?
Она нехотя кивнула.
– Думаешь, я сдаюсь?
– Ну, если бы я так думала, разве желала бы тебе записывать новые песни, Валер?
Он попытался улыбнуться:
– Артист заехал. В городскую больницу. На операционном столе выступил. Зачем мне сцена?
Валера хотел расхохотаться, но боль пронзила живот. С искаженным лицом, тихо смеясь, он прокряхтел:
– Хах, ха, вот тебе и новоселье, и день рожденья.
Неля собралась было заругаться, что не надо так торопиться с ремонтом, но остановилась. Увидев, что муж в самом деле хохочет, посерьезнела:
– Ничего, ничего. Наладится все.
– Артист отдыхает! Хих, на больничной койке. Отстрелялся. Родителей из Одессы вызвал. Бог знает где там теснятся у Шуры. Хах. Это я еще нового барабанщика и басиста привез в Москву, ребята, все будет, концерт, все дела. А я ведь им еще обещал квартиру в Донецке пробить…
– Не расстраивайся. Тихо, тихо, – она гладила по голове, стараясь успокоить. Валера снова закрыл глаза. Ее мягкие ладони монотонно водили по волосам. И беспомощность его вдруг отступила. Он же всего-навсего человек. Обыкновенный. Как все. Это открытие сбросило тяжесть навешанных на себя ожиданий. Стало просто хорошо. Рядом с любимой женой и от этих снежных вечных елок в окне.
– Знаешь, я счастливый человек. У меня есть ты, Анжелика, родители. А остальное… с остальным как-нибудь разберемся!
1970
– Добро пожаловать в наш апокалипсис! – Отец толкнул скрипучую больничную дверь на ослепительный двор.
Валера зажмурился. Улицы за время, проведенное в Институте Склифосовского, переменились. Снег сияющей бахромой лежал на крышах, растопыренных деревьях и дорогах. По обочинам сугробы поднялись динозаврами-великанами. Валерий наскоро подвязал шарф и двинулся по узкой тропинке за отцом.
– Мело, мело по всей земле во все пределы! – театрально вскинул руку Владимир Иванович, меж тем, как другой запахнул ворот суконного пальто от холодного ветра. Валера же апатично глядел вниз. Карьера. Деньги. Рассрочка… Надолго ли его двухста рублей хватит?
Взбивая ногами снег, он отвлекался, то и дело с хрустом проваливался по щиколотку в сугробы, и пока добрели до машины, ожидающей на Грохольском, ноги вымокли окончательно.
– Мы уж неделю, как в новой квартире живем. Нэлка сейчас с матерью там столы накрывают, – весело потер руки раскрасневшийся батя. – Все тебя ждали. Какое же новоселье без хозяина?
Уже с порога, пока очищал штанины от комков прилипшего льда, Валера почуял запах жареного лучка. На коньячного цвета обоях чеканная картина с кораблем. Ее подарили поклонники в поездке. Тогда еще он только собирался выступать в Театре Эстрады…
– Валерчик! – ахнула мама, появившаяся в фартуке, с пузатой кастрюлей беляшей. Поставив кастрюлю на пол, она побежала навстречу. Валера уткнулся носом в ее седеющие, мягкие волосы и уловил знакомый аромат духов. Открыл глаза. Неля в длинном изумрудном платье стояла с Анжеликой на руках и застенчиво улыбалась.
Валера уже хотел обнять их обеих, но вид гостиной заставил вздрогнуть. На ковре возле дивана по периметру расстелена скатерть. На ней блюдо с куриным бульоном и клецками, в пиалах по бокам черная икра, на длинной тарелке осетрина, красная рыба. Даже лобстеры!
Последние деньги потратили… На что теперь жить будут? Валера потерянно оглянулся на Нелю, на мать. Хорошенькое новоселье. И как сидеть после операции на полу? Мама, заметив досаду, виновато улыбнулась:
– Стола-то нет!
– Оригинально, – отшутился в ответ и опустился на велюровый диван. По комнате гулял запах теста и жареного картофеля, тараторил телевизор, многоголосье которого перебивал отец. Неля, озадаченно передав дочь Евгении Викторовне, несла с кухни все новые и новые блюда.
Пир во время чумы… Черная лаковая стенка отсвечивала бликами, падающими от оливковой люстры с плафонами. Поежившись, ощутил мягкость дивана, провел рукой по слегка шершавому бархату ткани. Золотые антикварные канделябры… покупал в Литве. И что? Тоже мне радость. У всех есть диван, подсвечники и шкаф. На комоде франтил элегантный черный дисковый телефон. Зато телефоны в квартире редкость!
Валера подошел к резному комоду, достал из широкой бледно-зеленой вазы записную книжку и, пролистав ее, вздрогнул. На форзаце начерканный наскоро Нелиной рукой номер Бориса Когана. Сейчас он наберет телефон, узнает, что все кончено, и решит, как быть дальше. Порывистыми движениями крутанул диск.
– Борис Ионыч, я только из больницы, – голос прозвучал замогильно.
– Валерий! Ты там болеть-то заканчивай… Собирайся и приезжай к нам!
– Зачем? – Сердце застучало сильнее.
– К концерту готовиться! Тебя в Белоруссии ждут.
– Меня? Значит, работа будет?
Коган добродушно хохотнул, мол, обижаешь, работа будет всегда, и Ободзинский наконец задышал. Не закрыли. Спасен! Повесив трубку, поймал встревоженный взгляд Нели и весело подмигнул. Усталость сдуло, как пух.
– Самобранка, накрывай на стол! – Аккуратно взявшись за живот, он неспешно присел на полу возле Нелюши.
– О, о, о! Глянь на мать! Клещами не оторвешь от этого «кабака», – потешался отец, как только показалась заставка «Кабачок 13 стульев».
– Так а что? Хоть со стороны поглядеть на заграницу, – оправдывалась Евгения Викторовна, замерев с ребенком возле экрана. – Откуда у Пани Моники каждый раз фирменные шляпы? Явно не в Союзе достает!
– Даже не верится, что мы наконец дома… – прошептал Неле Валера и, положив голову ей на колени, коснулся щекой длинного, шелкового платья.
– А у нас в Одессе, – отец ткнул Валеру пальцем в плечо, – ни одного человека даже на рынке не сыщешь, когда эти паны усаживаются в трактире. А ведь передачу эту давно закрыли бы, если б не миллионные письма телезрителей.
– Много-то понимаешь, – подтрунивала мать. – Ее Брежнев любит.
– Миронову дали отворот-поворот? Только потому что зрители написали!
Неля напряженно кивнула на телефон:
– Когда едешь?
– Возьму билет и… – Валера погладил ее по щеке и, чтоб не огорчалась, добавил: – Но потом обязательно поедем вместе.
