Книга Правда о Салли Джонс - Якоб Вегелиус

Пока мы со Старшим чинили под дождем мотор, Ана, синьор Фидардо и инспектор ждали в машине. Через полчаса мы заделали течь, по крайней мере временно. Пока я относила инструменты, Старшой залил в рубашку охлаждения воду. Потом попросил синьора Фидардо завести двигатель. Мотор работал как часы. Прокладка держала.

– Это вы наверняка заранее спланировали! – сказал Старшой, садясь на заднее сиденье, и расплылся в широкой и счастливой улыбке. – Отличное начало новой жизни на свободе!

Глава 75

Большой скандал

Старшой поселился у нас на Руа-де-Сан-Томе. Первые дни Ана, синьор Фидардо и он в основном сидели на кухне и разговаривали. Нужно было столько всего рассказать и объяснить. На плите грелся чайник. Пахло кофе, хлебом и дымом сигар. Я сидела, подобрав ноги, на диване и мечтала о том, чтобы это никогда не кончалось.

Старшой изменился. Не сильно, но не заметить этого я не могла. На одной щеке у него появился уродливый шрам, нос был немного свернут на сторону. Волосы на висках поседели. Да и походка стала другой. Более осторожной, что ли. Он вздрагивал от неожиданных звуков и никогда, если это было возможно, ни к кому не поворачивался спиной. Думаю, сам он об этом не задумывался.

Когда Ана спросила, было ли тяжко в тюрьме, Старшой отвечал уклончиво.

– Ну да, – сказал он. – Но по вечерам было вполне сносно. Я сидел в камере и играл на гармонике. Лучшего подарка я в жизни не получал. А когда вы, Ана, приезжали и пели… эх, я был так счастлив, что и словами не опишешь.

Я ничуть не беспокоилась, поладит ли Старшой с Аной и синьором Фидардо. Да и не о чем тут было беспокоиться. Они понравились друг другу с самого начала. Когда Старшой стал понемногу уставать от разговоров и сидения на месте, синьор Фидардо предложил ему работу в своей мастерской.

– Работе я только рад, если она окажется мне по силам и если я не буду вам обузой, – сказал Старшой. – Жалованье мне ни к чему, за еду и койку я заплачу. Комендант тюрьмы выдал мне немного денег, так что кое-что у меня есть. Я и так перед вами в огромном долгу и никогда не смогу отплатить вам и Ане за все, что вы для меня сделали.

~

Теперь мы работали в мастерской втроем. Синьор Фидардо начал мастерить скрипку, которую давно уже обещал одному из своих клиентов. Мы со Старшим чинили инструменты. Старшой быстро обучился всему, что от него требовалось. Он уже и так многое знал об устройстве гармоник. Чтобы скоротать время в тюрьме, он несколько раз разбирал и снова собирал свою гармонику.

Пока мы сидели со Старшим в мастерской, я заметила и другие произошедшие с ним перемены. На «Хадсон Квин» за работой он всегда издавал массу звуков. Он беседовал сам с собой о том и о сем, свистел, беспечно напевал какую-нибудь песенку или вслух рассуждал о какой-то насущной проблеме. Сейчас же он по большей части молчал. До того как Старшой попал в тюрьму, я почти всегда знала, о чем он думает, когда молчит. Сейчас разгадать его мысли было невозможно.

Однажды, не издав за целый час ни звука, он вдруг поймал мой взгляд. Тогда он устало и печально улыбнулся.

– Не волнуйся, – сказал он. – Три года – большой срок. Чтобы освоиться на свободе, нужно время.

Окончив работу, Старшой подолгу гулял. Чаще всего со мной, иногда один или с Аной. Он бродил в самых разных концах города, но заканчивалась прогулка всегда в порту. Он смотрел на корабли, иногда болтал с моряками о том, как им нынче живется. Если ветер дул с запада, он мог подолгу стоять лицом к морю, закрыв глаза. Однажды он сказал сам себе:

– Интересно, там ли она еще.

Я догадалась, что он думает о «Хадсон Квин».

~

По пятницам и субботам мы ходили в «Тамаринд» слушать Ану. Всякий раз у Старшого на глазах наворачивались слезы. Однажды Ана предложила ему взять гармонику. Она знала, что он разучил почти все ее песни.

– И речи быть не может! – усмехнулся Старшой. – Это все равно что налить керосин в сливочный соус.

Ана несколько раз повторяла свою просьбу, но Старшой стоял на своем. Он выступать не будет. Зато дома, когда Ана пела, он охотно доставал свой инструмент. Синьор Фидардо подыгрывал на гитаре. Это были хорошие мгновения.

Правда, иногда, когда Старшой играл, на лице у него появлялось выражение, которого я раньше никогда не видела. Он будто становился сам не свой. Слегка склонив голову набок, он морщил брови, словно что-то мучило его. Взгляд был устремлен вдаль, на какой-то предмет, который, кроме него, никто не видел.

Возможно, он никогда уже не будет счастлив, думала я в такие минуты.

А если так, то и мне счастливой больше никогда не быть.

~

В тот первый месяц, когда Старшого отпустили на свободу, в Лиссабоне произошло много всего. Почти каждый день газеты писали о «Большом скандале». Полиция раскрыла заговор. Могущественные люди (среди заговорщиков были как мужчины, так и женщины), представители самой верхушки общества, задумали государственный переворот и свержение республики. По некоторым сведениям, король Мануэл, находящийся в эмиграции, был готов вернуться из Англии и принять власть.

Переворот не удался, но тогда о нем никто и не узнал. Теперь же тайное стало явным. Многих арестовали, полиция охотилась за другими участниками заговора. Комиссара Гарретту разыскивали по подозрению в убийстве и государственной измене. Епископ де Соуза бежал из страны и сейчас находился под покровительством папы в Риме, в государстве-городе Ватикане.

Мы со Старшим, конечно, сообразили, что все эти разоблачения имеют отношение и к нам, и к Альфонсу Морру. Хотя какое именно, мы не понимали. До тех пор, пока инспектор Умбелину не показал нам письмо.

~

Был ранний вечер посреди недели, когда Умбелину позвонил нам и спросил, нельзя ли ему чуть позже заглянуть к нам на чашечку кофе. Паштейш де ната он купит сам в кондитерской «Граса». Умбелину хотел повидать нас – всех четверых.

Было почти десять, когда он постучался в дверь. Ана уже сварила кофе и накрыла в кухне. Мы сидели за столом и болтали о том о сем. Всем, конечно, было любопытно, что за дело привело к нам инспектора в такое время. Наконец он достал из кармана письмо и положил на середину стола.

– В этом конверте, – сказал он, – письмо, которое Альфонс Морру спрятал в своем левом ботинке. Начальство, к сожалению, не разрешает мне показать его вам, так как это письмо – вещественное доказательство в деле об убийстве. Но мне на это плевать. Если кто и имеет право читать письмо Альфонса Морру, так это вы.

Мы – все пятеро – немного посидели молча, глядя на конверт. Потом инспектор посмотрел на часы и встал.

– Ну все, мне пора домой. Я вернусь завтра рано утром и заберу письмо, которое я, конечно же, случайно забуду тут. Доброй вам ночи и спасибо за кофе.