Книга Добро пожаловать в Пхеньян! - Трэвис Джеппсен

Когда интервью показали по телевидению, Ынчжу, к своему ужасу и негодованию, увидела, что телекомпания не сделала ничего, чтобы скрыть ее лицо. Она обратилась к юристу, чтобы подать иск за нарушение условий договора.

«Но ведь вы – актриса, – выдвинул встречный аргумент представитель телеканала. – Разве вы не хотите стать известной? Сейчас все знают вас. Это может очень помочь развитию вашей карьеры!»

«Нет, – ответила она. – Я выступала на сцене. Я не хочу быть известной на телевидении, тем более подвергая опасности своего отца».

Когда стало ясно, что Ынчжу не собирается отзывать иск, юридический представитель телеканала поднял ставки в игре. Он сказал, что, если она продолжит себя вести в таком же духе, ей ничего не светит в Южной Корее. У нее будет репутация трудного человека, с которым не стоит иметь никаких дел, что она просто склочное отродье, никто не возьмет ее на работу и неудачи будут преследовать ее всю жизнь. Она над этим задумалась. В конце концов, она только приехала в Южную Корею, возможно, они и правы. К тому времени у нее были только смутные представления о том, как это новое для нее общество устроено и функционирует. Юристу удалось ее убедить, и Ынчжу отозвала иск.

Но в любом случае было уже слишком поздно. Вскоре после показа интервью на южнокорейском телевидении вонсанская полиция пришла за ее отцом. Его бросили в тюрьму. К счастью, к этому времени Ынчжу и ее мать уже сумели скопить достаточно денег, чтобы отправить их в Северную Корею и за взятку выкупить отца из тюрьмы через другого посредника.

Чтобы избежать заключения в концентрационный лагерь, отец был вынужден заочно развестись с матерью Ынчжу (а к этому времени у Северной Кореи были бесспорные доказательства того, что его семья перебежала на Юг), публично осудить свою семью и отречься от нее. Через некоторое время он повторно женился. Последний раз Ынчжу общалась с отцом четыре года назад. Он, пользуясь, опять же, услугами посредника, поехал в приграничный район, где мобильные телефоны могли ловить сигналы китайских сотовых сетей. Беженцы часто общаются со своими семьями, оставшимися в КНДР, подобным образом. Но на разговор у них есть одна, максимум две минуты. Если они будут разговаривать дольше, службы госбезопасности могут перехватить сигнал и обнаружить их местоположение. «Разговор был ни о чем, – сказала мне Ынчжу. – В этот мизерный промежуток времени невозможно было сказать друг другу что-то серьезное. Мой отец просто всё время повторял: “Простите меня”».

* * *

После прибытия в Южную Корею Ынчжу занималась всем понемногу, чтобы как-то выживать, за исключением самых неприятных видов «работы», на которые были вынуждены соглашаться многие ее соотечественницы, вырвавшиеся с Севера. Саму Ынчжу много раз использовали, практически насиловали – по большей части в Китае, когда она еще не имела ни малейшего представления о суровой реальности внешнего мира и была готова верить всему, что любой человек ей скажет. Эти люди исчезали сразу же после того, как получали от нее то, что им хотелось. Она знала, что любая работа в секс-индустрии – будь то онлайновая болтовня на соответствующие темы или традиционная проституция – не для нее.

Также ей не подходила судьба «профессиональной жертвы». По ее словам, для этого нужно было крутиться в некой среде беженцев-знаменитостей с их субкультурой. Она видела многих из тех, кто выбрал такой жизненный путь, но считает, что не имеет морального права осуждать их. Несмотря на то что каждый, кто учится на журналиста, в один из самых первых дней вводного курса по этике узнаёт, что информация, за которую заплачены деньги, – плохая информация, все южнокорейские и иностранные журналисты с готовностью забывают это правило, когда дело доходит до интервью с северокорейскими беженцами. Со времен «Трудного похода», когда экономические мигранты начали опасным путем через Китай и страны Юго-Восточной Азии перебираться в Южную Корею, истории беженцев об их несчастьях и страданиях стали целой кустарной отраслью издательского дела и массмедиа. Перебежчики быстро узнавали суровую реальность жизни на Юге. А к этой реальности они, с их опытом, полученным на Севере, были абсолютно не готовы. Хорошо известно, что южнокорейское общество является одним из самых конкурентных в мире. Но во что это выливается в повседневной жизни?

Чтобы представить, какую громадную роль играет в Южной Корее непотизм[61], достаточно взглянуть на то, как устроена система чэболей. Слово чэболь может быть вольно переведено с корейского как «богатая группировка»[62] и обычно обозначает влиятельный бизнес-конгломерат, которым, как правило, управляют члены одной семьи, имеющие связи в правительстве. Ярчайшими примерами чэболей являются всемирно известные компании «Hyundai» и «Samsung». Несомненно, именно чэболи обеспечили ускоренный рост экономики Южной Кореи начиная с 1950-х годов.

Как это ни парадоксально, но механизмы взаимоотношений внутри чэболей обнаруживают много поразительных параллелей с тем, как организована жизнь северокорейской элиты, которая занимает верхнюю часть системы сонбун. В обеих странах небольшое число могущественных семей формируют неофициальный высший социальный класс, в руках которого концентрируется всё богатство и власть и который предоставляет своим членам и их отпрыскам все имеющиеся в обществе возможности. В КНДР исторически сложилось так, что все влиятельные семьи группируются вокруг династии Кимов. В Республике Корея такие семьи, большинство из которых с выгодой для себя служили японцам в колониальный период, также, насколько это возможно, «связали себя узами брака» с политической властью. Именно при диктаторе Пак Чонхи были заложены основы промышленных империй чэболей, благодаря серьезной кредитной поддержке со стороны государства.

Система чэболей насаждает так называемый «эффект постепенного стимулирования»[63]. В результате в Южной Корее сложилось клановое общество. Те, кто оказался у власти, раздают рабочие места и возможность подняться членам своих семей, но не только им, а еще одноклассникам, соседям, с которыми выросли. Непричастные к системе даже не надеются проникнуть внутрь таких кругов.

Лишь очень немногие южные корейцы готовы иметь дело с беженцами из Северной Кореи; как правило, они относятся к обычным общественным группам: христианские пасторы, правые политические деятели, работодатели, ищущие особенно дешевую рабочую силу, падкие на сенсации журналисты – все они стремятся использовать находящихся в крайне уязвимом положении чужаков в своих, часто сомнительных целях. Большинство северокорейских беженцев (их сейчас на Юге насчитывается около тридцати тысяч) предоставлены самим себе в социально-экономическом плане и вынуждены терпеть унижения и справляться с последствиями изолированности от основного потока жизни Южной Кореи. Доведенные в своей стране до того, что они ощущают себя не более чем просто одушевленными орудиями пропаганды, беженцы приезжают в эту новую «страну свободы» настолько морально опустившимися, что их можно свободно эксплуатировать.