Книга Дворцовые тайны - Кэролли Эриксон

Неду будет пожалован титул графа Хертфорда, а это — великая честь. Милостями короля мой брат и сейчас богат, но теперь состояние Неда достигнет невиданных размеров, ибо он получит земли и поместья в девяти графствах, а также будет взимать арендную плату с сотен фермеров. В своем новом наряде и шляпе с пером мой брат выглядит величественно, и держится с достоинством, но без спеси. Я думаю, он очень полезен королю.

Завтра утром я должна буду облачиться в красное бархатное платье и алую мантию, отороченную горностаем, и вместе со своими фрейлинами проследовать в парадный зал дворца. Там мне предстоит провести целый день, чтобы принять всех, кто придет меня поздравить: высших сановников королевства и иностранных послов, пэров, герцогов, графов, представителей городского сословия. Мне сказали, что придут даже дети из окружающих дворец деревень и принесут колосья пшеницы. Надеюсь, у меня достанет сил выдержать всю церемонию, ибо желающих поздравить меня ожидается много, а мне надо будет ответить каждому. Уилл обещает стоять рядом с моим креслом, как и Гриффит Ричардс. Мой супруг очень занят: он отдает распоряжения о пирах и турнирах, которые пройдут во дворце, а также о невиданных шествиях и представлениях для лондонцев, призванных ознаменовать рождение принца, — поэтому я его почти не вижу. На завтрашней церемонии его тоже, скорее всего, не будет рядом со мною. Он должен объехать все поселения отсюда и до Ричмонда, чтобы опровергнуть упорные слухи о том, что он умер от чумы.

По правде говоря, его отсутствие даже к лучшему, ибо временами Генрих утомляет меня, а сегодня я чувствую себя неважно. У меня начался понос, и продолжаются послеродовые истечения. Мои врачи говорят, что это только к лучшему — так вредные жидкости покидают мое тело. Наверное, мне все же не стоило есть жареных перепелов и пить мальвазию. Вино было слишком крепким, а перепела, должна признаться, имели странный кисловатый вкус, которого не должно быть, когда дичь свежая и приготовлена должным образом.

За столом я ничего не сказала — зачем обижать леди Лайл, приславшую мне перепелов из самого Кале. Я еще подумала, что, видимо, судно, как это часто бывает, задержалось в порту из-за плохой погоды или ожидая важного пассажира и перевозимые им припасы немного испортились…

Что-то я совсем расхворалась, и несвежие перепела явно тому виной. Живот болит так, что мне придется прервать мою повесть…

Эпилог

ДВОРЕЦ ХЭМПТОН-КОРТ

13 ноября 1537 года

Здесь рукопись королевы Джейн обрывается. Той ночью у нее открылся кровавый понос и ее уложили в постель. Она попросила меня, своего друга Уилла Дормера, вести подробный отчет обо всех событиях, пока она болеет, чтобы по выздоровлении вновь взяться за перо. Она доверяла мне и знала, что мой рассказ будет правдив и полон. Что ж, напишу все как есть, без утайки.

Правда состоит в том, что моя дорогая Джейн после тяжелых родов не получила должного ухода и заботы. Нельзя было взваливать на ее хрупкие плечи столько дел и обязанностей, которые она безропотно приняла на себя. Я, как мог, пытался облегчить для нее это бремя, но полностью снять его мог только ее муж, а я им не был. И, видит Бог, теперь жалею об этом.

Не нужно было ей принимать множество людей, пришедших поздравить ее с рождением сына. Тот день тянулся нескончаемо, и она страшно устала, просидев много часов в неудобном кресле с высокой спинкой, но неизменно улыбаясь и отвечая каждому на его пожелания дружеским словом. Она умело скрывала усталость и голод, но, как она потом мне призналась, у нее уже тогда начались сильные боли в животе, как будто бы ее внутренности хватала железная рука и безжалостно держала, не отпуская.

Она захворала, но никто из лекарей не осмотрел ее. Той ночью после приема она почти не спала. К королю отправили гонца, но Его Величество не спешил к своей супруге. Он должен был показаться своему народу и во что бы то ни стало развеять слухи о своей смерти от чумы, так как опасался, что если в северных графствах их примут за чистую монету, там опять вспыхнет восстание.

Король появился у постели Джейн только через два дня и надолго не задержался. Он увидел, что она очень слаба, у нее жар, и тут же отошел от ее ложа, потребовав принести ему юного принца. Взял Эдуарда на руки, король с гордостью показал его всем нам. Он обожает своего сына, но на его мать боялся даже взглянуть лишний раз, ибо не хотел видеть в ее глазах смерть. Он знал, что она умрет, — теперь я уверен в этом. Почти сразу же передав принца кормилице, король поспешил прочь из спальни жены, а затем тотчас ускакал на охоту.

Я накричал на повитух, но они лишь дали Джейн настойку опиума в надежде, что больная забудется сладким сном. Настойка не помогла. Не помогли ни талисманы, которые они клали ей под подушку, ни пучки сушеной лаванды, развешенные над кроватью Джейн для восстановления ее душевных и телесных сил.

Если бы молитвы могли ее спасти, она бы обязательно поправилась, потому что за нее молились не только все ее приближенные, не только все слуги во дворце, но и жители близлежащих деревень, которые каждый день устраивали шествия за здравие доброй королевы Джейн. Позвали ее духовника, он выслушал ее исповедь и отпустил грехи. К этому времени разум ее уже был нетверд, а от жара начался бред. Ей казалось, что она совершила ужасные преступления, и она плакала от раскаяния. Я постарался утешить ее, но она судорожно схватила меня за руку, и я увидел в ее глазах такой ужас, что понял — она действительно умирает. Нельзя было допустить, чтобы душа ее страдала так же, как и ее исхудавшее, дрожащее тело. Она успокоилась, только когда принесли малютку принца и на несколько минут положили рядом с ней. Лицо ее смягчилось, пока она глядела на сына, и казалось, что беспокойства и страхи ее оставили.

Не буду писать о ее последних днях, когда ее тело исторгало все жизненные соки, а с кроткого лица не сходила гримаса боли. Король лишь раз зашел к ней в спальню и тут же вышел. Он заявил, что отправится в Эшер на охоту вне зависимости от того, станет ли королеве лучше или хуже. Этими грубыми словами он пытался скрыть свой страх. На самом деле он боялся увидеть, как Джейн умрет. Король знал, что я останусь с ней до конца, хотя мы с ним этого никогда не обсуждали. Я уверен — он знал…

Мы услышали, как королевская охота покинула дворец еще до рассвета, на двенадцатый день после рождения Эдуарда. Не прошло и часа, как у ложа Джейн вновь был ее исповедник. Он пришел ее соборовать. Тело ее помазали елеем, дабы она могла отойти с миром. Смотреть на это было выше моих сил, и я ушел. Когда я вернулся, то увидел, что Джейн осталась совсем одна. Никого не было подле нее, ни священника, ни духовника, ни повитух. Она попросила воды, и я поднес чашу к ее иссохшим губам.

Сквозь слезы я смотрел на ее лицо, белевшее на подушке в неверном свете свечей. Несмотря на болезнь, оно было прекрасно. Я сказал ей об этом, и ее бледные губы задрожали в улыбке.

— Гэльон! — произнесла она. — Мой Гэльон, любовь моя…