Книга Ночь с Марией. Рассказы - Олег Михалевич

– Вера не допускает сомнений. Не наш вы человек, – твердо, к большому разочарованию за своего друга определил владыка, глядя на Варламова. – Не наш!

Они сидели за обильно накрытым столом в доме Градова и, после тоста за русские святыни, Варламов, глянув на подвешенный к стене неподалеку от его места православный календарь, спросил:

– Владыка, а не переборщили ли мы сегодня с закусками? Разве сейчас не время поста?

Владыка нахмурился, внимательно осмотрел стол с тарелочками, на которых были разложены пирожки с грибами, грибы без пирожков, вареники, спаржа, овощные салаты, креветки, крабы, консервированные осьминоги, прочая недостойная упоминания мелочевка и облегченно улыбнулся:

– Не надо воспринимать пост буквально. Пост – это воздержание, что есть категория прежде всего духовная, и направлен во благо человека. Даже в буквальном выражении во время поста делается исключение для страждущих и странствующих. Но если вы говорите о скоромном, то все эти ваши осьминоги – не рыба и не мясо, даже в писании сказано, что Господь создал зверей, птиц, рыб морских и прочих тварей. На тварей пост не распространяется.

– Понятно, – ответил Варламов, изо всех сил стараясь, чтобы в голосе не прозвучала ирония.

– Понятно ли? – Владыка поднялся из-за стола, прошелся, погладил задумчиво бороду. В комнате словно поднялось напряжение. И тут Градов умело, как всегда, разрядил обстановку:

– А вот анекдот про батюшку и гусара помните? Едут они в одном купе, и гусар спрашивает: «Я, батюшка, водку не пью, за женщинами не увязываюсь, пост блюду. Правильно ли я живу?». Батюшка ущипнул проводницу пониже талии, развернул сверток, достал курочку, налил стопочку коньяку выпил, крякнул, бороду рукавом рясы отер и отвечает: «Правильно-то правильно. Да только зря». Так вот мой тост за жизнь, чтобы не зря.

Они выпили, владыка расслабился, посмеялся, но потом вдруг посерьезнел опять и, в упор глядя на Варламова, изрек:

– Не надо путать священнослужителей со святыми. Мы служим Господу, мы несем его слово пастве, мы следим, чтобы свершалось предначертанное Им. Но сами мы просто люди. И ничто человеческое нам не чуждо. А вы… нет, вы не наш человек.

Благоговейную тишину, нарушаемую только гласом владыки из-за иконостаса, нарушил гомон расходящейся толпы. Уставший, но не подающий вида владыка прошел через царские врата в алтарную и опустился в ожидавшее его кресло. Официальная часть завершилась. Священнослужители выстроились в очередь, чтобы лично поздравить владыку с юбилеем. Была ли очередь выстроена строго по сану, Варламов определить не смог, но если так, вся их светская троица, размещенная где-то в середине потока поздравляющих, оценивалась, очевидно, не ниже сана архиерея. Первым из них стоял Каминский – Артамонов. Высокий, крепкого телосложения, наследник древнего дворянского рода. Обязывающего рода. Вторую часть фамилии сам Николай, как правило пропускал, чтобы не вызывать лишних вопросов, но церковные иерархи о ней ведали без сомнений. И напоминали. Как правило, каждое из таких напоминаний оборачивалось для Каминского – Артамонова небольшой брешью в семейном бюджете или в бюджете его компании, а для церкви – новой библиотекой, брусчаткой во дворе или новой церковной утварью. Но об этом он вспоминать не слишком любил. В главном храме на острове Валаам, на которой они с друзьями добрались на моторной яхте Каминского – Артамонова, Николай перекрестился на образа и застыл. Каждый, самый потаенный уголок храма, пылал лучами золотого убранства. Стены длинного коридора, ведущего в верхний храм, были украшены фресками с изображениями святых, подумал сначала Варламов, но потом усомнился – уж слишком роскошными для святых были их одеяния. И тут же увидел надпись, поясняющую, что это фигуры самых крупных жертвователей на строительство храма – как правило, графов и князей, богатейших купцов. Завершался коридор высокой стеной, на которой золотыми буквами были впечатаны имена жертвователей нашего времени во главе с семьей действующего президента. Николай вполголоса стал зачитывать их имена и, сам того не замечая, не удержался от комментария:

– Я же их почти всех знаю. Половина уже сидит в тюрьме. А вторая… – и, повернувшись к Варламову, добавил: – Знаешь, прости Господи, одолевают меня сомнения. Такие роскошные, в золоте до самых макушек храмы – и такое нищее, спившееся население вокруг. Туда ли мы жертвуем?

Но, видимо, одолел или подавил сомнения граф Каминский – Артамомонов, потомок тайного советника Российской империи, и в бывшем родом имении не только восстановил дом-усадьбу, отдав половину его под музей и местную школу искусства, но и выстроил заново в селе церковь. Да и сейчас, в храме, под сводами которого проводилось чествование владыки, не случайно сиял свежей позолотой восточный купол.

– Огромное вам спасибо за то, что пришли, что не забываете нашу обитель, за дары ваши великодушные, и да пребудет Господь с вами во веки веков, – благословил склоненного перед ним гиганта владыка и не менее сердечно поблагодарил за неусыпные заботы о святом деле Градова. За ним, наконец, настала очередь и Варламова.

– С юбилеем вас, владыка, – начал Варламов, подбирая слова для поздравления повитиеватей, но внезапно прерван был все тем же вездесущим, сана, видимо, не малого священнослужителем:

– Не случайный гость посетил вас сегодня, владыка, не случайный! В честь вашего юбилея случилось настоящее чудо! Гость ваш отмечен свыше. Он стоял перед алтарем и внезапно из руки его изверглась кровь, прямо на алтарь! Я стоял рядом и все видел. Это знамение, уж поверьте, знамение!

– Знамение?

Владыка поднял голову, взгляд его пересекся с взглядом Варламова и вокруг уголков глаз владыки стянулась сеточка прищура мудрого, все понимающего в этой, а, может, и не только в этой жизни человека.

– Вера – это то, на чем мы стоим, – почему-то тише обычного сказал он.

Правда для прокурора

Если глаза – зеркало души человека, то лицо – отпечаток его жизни. У Сонечки лицо, даже в ее преклонном возрасте сохраняющее следы былой красоты, говорит само за себя. Роста она невысокого, поэтому на людей, а особенно на высокого мужа, смотреть привыкла снизу вверх и оттого морщинки на ее лбу собрались елочкой. Глаза, хотя и чуть поблекшие, по-прежнему сверкают молодо и задорно, а на увядших щеках четко отразились вертикальные складочки и ямки человека улыбчивого и доверчивого. Худенькая и невесомая, она неслышно передвигается в толстых войлочных тапках по большой и тихой, словно застывшей во времени четырехкомнатной квартире в центре Риги. Квартира оживает, когда из Лондона или Москвы приезжают дети и внуки, но происходит это не часто. Зато Наденька, ее давняя подруга, в квартире гостья частая и в ее присутствии Сонечка не слишком церемонится. Пока подруга плотно впечатывается в большое бархатное кресло, Сонечка порхает по гостиной и смахивает легкой перьевой щеточкой невидимые пылинки с многочисленных подарков пациентов или друзей: вазочек, статуэток, шкатулочек и предметов неясного назначения, но с отчетливым дуновением старины, с каждым из которых связаны памятные события, меморинки, как любил говорить ее муж.