Книга Тайная сторона дела Пеньковского. Непризнанная победа России - Анатолий Максимов

Десятое. Самым серьезным испытанием для меня стала первая встреча с четырьмя представителями спецслужб — двумя англичанами и двумя американцами, причем одновременно. Эта встреча определила в наших отношениях главное: поверят или нет, а значит, станут ли доверять передаваемой в будущем информации, среди которой будет вкраплена наша деза.

20 апреля допрос длился четыре часа. Наша тактика была следующей: много словесной информации, отдельные заметки и конкретные документы. Естественно, в этот раз — только реальные факты и сведения. В том числе те, которые могли быть известны Западу или были доступны для проверки по другим каналам. Цель — вызвать ко мне доверие с их стороны. Я не заблуждался в том, что мои собеседники были асы своего дела, и ни на миг не расслаблялся.

Устная информация — это «пространный рассказ о себе и мотивах моего поступка». И в этом Джибни прав, как и прав он в том, что сведения уже на этом этапе касались «советских военных секретов». Мне было любопытно видеть, что материалы вызвали живой интерес у западных профессионалов. Как писал Джибни: «Западным разведчикам стало ясно, что с полковником Пеньковским им крупно повезло. Сумма же, которую он запросил за свое сотрудничество, — сущий пустяк».

Джибни верно подметил тот факт, что мотивы моего «поступка» не однозначны: это — «непрочное» положение в ГРУ (карьера и отец). Тот же отец и его выбор в пользу Белого движения (?) Мечта о свободной жизни на Западе, понятая в Турции. «Разочарование» в идее социализма и «вождях», о чем я писал в письме на Запад.

Джибни сформулировал мое кредо следующим образом: «…в нем говорил человек, пытавшийся отыскать свои новые корни, солдат, стремящийся встать под новые знамена». (Ну, насчет «солдата» и «знамен» — это у Джибни плагиат, взятый из моего «верноподданнического» послания Аллену Даллесу!) И я с удовлетворением через несколько лет «после расстрела» читал эти строки: значит мотивы (в комплексе) — антисоветизм, отец, западный образ жизни, деньги… выбраны были верно. Они поверили!

Встреча во время этого визита в Лондоне завершилась резюме: мне поверили и обучили приемам тайной связи. Задание Запада было конкретным, а я взамен просил убежища на случай бегства из СССР. И еще для вящей убедительности была запрошена гарантия: в процессе работы с ними только по моему профилю знаний. Материальную сторону «коллеги» подкрепили по моей просьбе уймой подарков якобы для нужных людей.

Пока их задание было в рамках Комитета по науке и технике, но мы понимали, что спецслужбы этими сведениями не удовлетворятся. И тут Джибни в оценке информации противоречит сам себе, когда говорит, что сведения по Комитету для Запада не представили интереса. Но буквально на следующей странице: «Запад мало что знал об истинной деятельности ГК КНИР», особенно о тесном сотрудничестве его «с русскими спецслужбами». Но это лукавство: уже тогда в Комитете работали засвеченные сотрудники ГРУ и КГБ. До моих сведений — были беглецы на Запад из состава сотрудников Комитета.

Одиннадцать. В одном из предисловий к главе Джибни констатирует мою активность в пользу «свободного мира»: «…имея свободный доступ в Минобороны, ГРУ и свой собственный ГК КНИР, Пеньковский беспрепятственно фотографировал любые документы, преимущественно с грифом самой высокой категории — техдокументации, инструкции, руководства для персонала».

Однако во всех режимных организациях велся строгий учет личностей, интересующихся «несвоей» информацией. Работать в кабинете с такими документами было нельзя, а особо высокого грифа мне все не могли давать (не было необходимости) — разве подержать в руках и то с санкции высокого начальства. О каком-либо фотографировании не могло быть и речи.

Но об этом знали (должны были знать!) в СИС и ЦРУ — тогда почему они верили мне? Только одно объяснение: такой «ценный агент», как Пеньковский, им был нужен для оправдания своего престижа…

Прав старина Райт: Пеньковский не заботился о своей безопасности. Но иначе не появились бы 5 000 кадров с документальной информацией, точнее, «информационного шума»!

Двенадцать. В вопросе с Винном, формально, наш контакт выглядел как моя полезная связь на вербовку по линии ГРУ и хороший деловой контакт по линии Комитета науки и техники. Мы оставили его только в качестве связника с той целью, чтобы создать иллюзию: Винн не знал содержания материалов, передаваемых мною на Запад.

И это сыграло свою роль в будущем, причем важнейшую. Дело в том, что игра с моей стороны была продолжена и после «моего ухода из жизни» — Запад должен был предполагать, что в процессе следствия я не во всем сознался (мое заявление на суде, что Винн не знал о характере материалов, было воспринято моими западными «коллегами» как сигнал в моей нелояльности к органам дознания и суду). ГРУ-КГБ на это рассчитывал, и в этом кроется, видимо, причина: почему до сих пор «дело» не раскрыто (не обнародовано). Чтобы усилить впечатление о моих важных связях в верхах, в частности в ГРУ, в Лондон со мной приехал начальник ГРУ Серов с женой и дочерью, которых я опекал. Джибни констатирует то, что родилось в недрах ГРУ-КГБ: «Этот факт способствовал тому, что в московских кругах высокопоставленных чиновников Пеньковский приобрел репутацию человека, который чувствует себя на Западе как рыба в воде…»

Мне жаль старину Джибни, видимо, умного и проницательного человека, — издателя журнала «Шоу», автора статей в журнале «Лайф», редактора «Ньюсвик», который повторил за Винном мою реакцию на западный мир с его обществом и магазинами.

Но я кое-что уже повидал, особенно в годы войны, и мне было не все равно, как живут мои сограждане. После 1991 года я оказался прав, сформулировав для себя: ступив в «открытое общество», Россия из небогатой превратилась в страну нищего народа. Теперь мы действительно живем как на Западе: товары есть, а зуб неймет…

Джибни подыгрывал тем в СССР, кто затем разрушил нашу страну идеологически и экономически в полном соответствии западной программе «Истина», родившейся в недрах американских спецслужб вкупе с западными социологами.

Естественен вопрос: почему я вступил в «дискуссию» с Джибни, взяв за основу «его труд» — «Записки Пеньковского»? В том, что «Записки» — это фальшивка, не сомневались и на Западе. Даже их печать отмечала: «…только круглый идиот может поверить, что шпион вел подробный дневник да еще рассуждал о советской политике конца 1965 года, то есть о событиях спустя два с лишним года после судебного процесса». (К этому еще могу добавить: только круглый идиот не стал уничтожать улики в моем тайнике в доме, имея уже наружку «на хвосте».)

Бывший сотрудник американской разведки Пол Плэкстон в журнале «Уикли ревью» писал: «…утверждение издателей «Записок» о том, что Пеньковский передал рукопись на Запад еще осенью 1962 года, звучит нелепо — в это время за ним внимательно следили, и он не стал бы подвергать себя опасности разоблачения…»

«Специалист по русскому вопросу» Зорза из серьезной английской газеты «Гардиен» заявил, что «Записки» — вымысел. Это случилось после того, как он, другие журналисты и издательства обратились к ЦРУ с просьбой показать русский текст, но штаб-квартира разведки в Ленгли оригинал предъявить не смогла. Очень антисоветская бельгийская газета «Стандард» писала: «Книга является подделкой. Часть сведений, содержащихся в ней, просто преувеличена, а другая часть сфальсифицирована американской разведкой». Шведская влиятельная газета «Афтонбладет» упрекала американцев: «…Центральному разведывательному управлению следовало бы работать получше…»