Книга Я — посланник - Маркус Зузак

— Чаю?

— Нет.

— Пива?

— Нет.

— Слушай, тебе не угодишь…

На это он не отвечает. А потом смотрит на меня и жестко так спрашивает:

— Ты за мной следил?

Я твердо смотрю ему в глаза и говорю:

— Я вообще за всеми слежу.

Ричи засовывает руки в карманы и ежится:

— А ты, часом, не извращенец?

Интересно, ведь Софи то же самое сказала. Я пожимаю плечами:

— Ну, не больше, чем все остальные.

— А ты можешь перестать делать… это?

— Нет.

— Это почему? — придвигается он ко мне.

— Потому что не могу.

Ричи, похоже, думает, что я его дурачу. Черные глаза спрашивают: «Как насчет того, чтобы объясниться?» Ну что ж, правду так правду.

Я иду в спальню и вытаскиваю карты из ящика комода. Они шлепаются на стол перед моим другом.

— Помнишь, мне в сентябре прислали карту по почте? Я сказал, что выкинул ее. Так вот, я соврал.

Речь изливается из меня плавно. Я смотрю Ричи в глаза.

— И ты на одной из карт. Я должен доставить тебе послание.

— Ты… уверен?

Он пытается убедить меня, что это какая-то ошибка, но я твердо стою на своем. Только качаю головой — нет, мол. Подмышки, кстати, взмокли.

— Это ты, — убежденно сообщаю я.

— Но почему?

Ричи смотрит умоляюще, но я не должен поддаваться жалости. Нельзя позволить ему снова провалиться в этот черный лабиринт, где в темном доме есть темная комната, в которой на полу валяется, растоптанная, его гордость. Поэтому я продолжаю холодным, сухим голосом:

— Ричи, посмотри на себя. Тебе не стыдно?

Он смотрит на меня так, словно я только что пристрелил его собаку. Или сообщил о скоропостижной смерти матери.

Каждую ночь он сидит на кухне и слушает радио. И неважно, что говорят ведущие. Слова всегда — одни и те же. Те самые, что я сейчас произнес. Мы оба это знаем.

Ричи буравит взглядом стол.

А я смотрю в какую-то точку у него над плечом.

Мы оба сидим и думаем над тем, что я только что произнес. Ричи, правда, сидит с обиженным видом.

Заседание наше друг напротив друга продолжается довольно долго. Прерывает его знакомая вонь — в кухню заходит Швейцар.

— Эд, ты хороший друг, — наконец говорит Ричи. На лицо его возвращается прежнее расслабленное, всем довольное выражение. Ему, правда, трудно удержать его. — А ты, — обращается мой друг к Швейцару, — воняешь, как выгребная яма.

С такими словами Ричи встает и уходит.

Отголоски этих слов гуляют по кухне. Я прислушиваюсь к улице. Слышу, как взревывает «кавасаки» — и удаляется в ночь, темную и неподвижную.

«Мне кажется, ты был излишне суров», — замечает Швейцар.

Некоторое время мы стоим и молчим друг напротив друга.

На следующую ночь я прихожу на то же место. К дому Ричи. Отступаться нельзя.

Вот он проходит через кухню. И появляется на крыльце — в одной руке радиоприемник, в другой бутылка. Я слышу его шаги, потом голос:

— Эд?

Выхожу из тени.

— Пойдем к реке, — говорит Ричи.

Река огибает пригород. Мы сидим на берегу — от дома Ричи не так уж далеко идти. И передаем друг другу бутылку. Тихо бормочет радио.

— Знаешь, — говорит Ричи после некоторого молчания, — я раньше думал, что у меня синдром хронической усталости.

И замолкает, словно забыл, что хотел сказать.

— Ну и? — подстегиваю я.

— Что?

— Синдром хронической усталости.

— А, да, — вспоминает Ричи, о чем шла речь. — Так вот, я думал, это оно. А потом понял — никакой это не синдром. Просто я ленивый говнюк.

М-да, это тянет на полноценную шутку.

— Ну, ты не один такой…

— Эд, смотри, у большинства людей есть работа. У Марва есть работа! Даже у тебя!

— Что значит — даже у меня?

— Ну, я хотел сказать, что ты… ну… на высокие цели не замахиваешься.

— Хорошо сказано, — согласно киваю я. Отпивая большой глоток, замечаю: — И да, водитель такси — это не работа, на самом-то деле.

— А что же? — удивляется Ричи.

Я думаю, прежде чем ответить:

— Так. Отговорка. Предлог, чтобы не браться за серьезное дело.

Ричи молчит. Он знает, что я говорю правду.

Мы пьем и смотрим, как мимо несется вода в реке.

Так мы сидим около часа.

Ричи поднимается и заходит в воду. По колено и дальше.

— Вот на что похожа наша жизнь, — говорит он.

Похоже, ему понравилась идея, что мир, как река, течет мимо него.

— Мне двадцать лет!

Хендрикс — или Прайор? — подмигивает с его бицепса.

— И что? У меня душа не лежит ни к какому, ну просто абсолютно ни к какому занятию!

Правда может быть абсолютно жестокой. Мне остается только восхищаться точностью формулировки.

Да уж, обычно мы стараемся убедить себя: мол, у меня все в порядке. Но иногда правда выходит наружу, и от нее уже не отвертишься. И ты понимаешь: «я в порядке» — это не утверждение. Это вопрос. Даже сейчас я сижу и думаю, сколько в моей жизни правды, а сколько такого самовнушения.

Поднявшись, я тоже захожу в воду.

Мы стоим рядом, по колено в реке, и открывшаяся правда безжалостно оттягивает мокрые штаны.

Мимо с шумом течет вода.

— Эд? — тихо говорит Ричи. Мы все еще стоим в воде. — На самом деле я хочу только одного.

— Чего же?

Ответ прост:

— Чтобы мне хотелось хотеть.

6

Господи, благослови бедного беззубого бородача

На следующий день Ричи не идет в паб. Букмекерскую контору тоже обходит стороной. Мой друг начинает искать работу. Что до меня, то сказанное над ночной рекой не дает покоя и мне.

Чем я занимаюсь? Вожу пассажиров, а они мне говорят, куда ехать и что делать. Еще наблюдаю за людьми. Говорю с ними. Вот, погода сегодня хорошая, опять же. Это так важно — хорошая погода.

Похоже, я жалуюсь на жизнь.

Ною.