Книга В тени славы предков - Игорь Генералов

Каждый день подходили разъезды, опережавшие основное войско Владимира. Стан наполнялся людьми и креп под хмурыми взглядами осаждённых в крепости. Блуд с тех пор, как совещались в Живобудовой клети, почти не общался с князем, да и сам Ярополк, казалось, избегал говорить с воеводами, будто виня себя за эту осаду. А осада обещала быть тяжёлой: скот, что загнали из-за города, был весь забит и съеден, зарезали и два десятка лошадей, более пригодных к упряжи, чем для боя. Оставшиеся кости варили по второму, а то и по третьему разу, пили горячую воду, в которой подчас стоял нехороший запах начавших тухнуть костей, обманывали голод.

Колот, нисколько не обманываясь насчёт будущего, сказал Блуду:

— Напоминает мне, как в Доростоле сидели. Тогда тоже ни кормов, ни воды хорошей не было. Но с нами баб с дитями не было и силы были, чтобы драться. Здесь будет хуже. Говорить надо с Владимиром. Не зверь, чай, выпустит беспомощных.

Но никто об этом не думал, среди воевод только и обсуждалось, что будут приступы, когда Владимир подойдёт, а крепость с находящимися в ней силами оборонять можно крепко, а там Владимир сам предложит условия мира.

— А там и поторговаться можно, — говорил Блуду кто-то из молодых отпрысков трёх переплётшихся древнекиевских родов Искусеви, Слуды и Гуннара, передавая явно не им придуманные слова, — обоим вместях править чтоб, а то и навовсе пусть Владимир Полоцк, им взятый, да Новгород забирает, а мы на Днепре сами, как и встарь.

Сын Огнята тоже не видел опасностей долгого сидения, носился со стены на стену. Молодости свойственно жить одним днём, а ратная страда, какой бы тяжёлой ни казалась, представлялась полной героических подвигов. По-отечески, стесняя сына в глазах молодых кметей, наставлял Огняту:

— На заборола без шелома не лезь! Случайная стрела завсегда неосторожную голову находит. Меч кто тебя так носить учил? Оружие не для красоты, а чтобы удобнее выхватить в бою. Дай поправлю. Вот так.

Огнята, покраснев, оглядывался, как бы никто не увидел, как отец поправляет ему, княжескому кметю, перевязь с мечом, перепоясывает заново кольчугу.

Владимирово войско пришло спустя седмицу после прихода Хвоста. Владимир, сразу же узнанный со стен крепости, в алом княжеском корзне, в варяжском клёпаном шеломе с наглазниками, объехал город в окружении своих воевод. Осаждённые оживились: теперь что-то должно сдвинуться.

На следующий день кметей загнали на стены, ждали, что находники будут таскать примёт, а то и сразу пойдут на приступ. Ничего не произошло. Четыре или пять опытных воинов, в числе которых был и Колот, высказали мнение воеводам:

— В первый день не пошли, значит, пойдут не скоро, а то и вовсе голодом будут морить.

Не пошли ни на второй, ни на третий, ни в последующие дни. Народу в крепости битком, ор, крик, перерастающий в вой. На дрова для костров идут дружинные избы; жёнки, озверев от плача голодных детей, попытались с помощью нескольких вооружённых топорами мужиков отбить у одного из кметей его коня. На помощь тут же пришли соратники. Жёнки, понимая, что конь им не достанется, тянулись цепкими отчаянными пальцами к лицам воинов. Добро, мужики с топорами в бой не лезли, иначе дошло бы до крови. Учтя урок, Ярополк отправил Любислава Гуннара к Владимиру с просьбой выпустить из крепости баб с детьми. Любислав обратно не вернулся.

На следующее утро, когда стало ясно, что Гуннар либо убит людьми Владимира, либо находится в плену, Варяжко, не спросясь ни у кого, собрал комонный отряд для вылазки. Колот, услышав от вестоноши, что зовёт воевода, начал собираться, едва понимая, зачем и куда их собирают, — все силы ушли на преодоление слабости (четыре дня толком ничего не ел). Долго не мог вспомнить, куда сунул шелом, и, обретя, с какой-то тупой обречённостью полез в поддоспешник.

Ржали кони, переговаривались кмети. Всем было понятно, что бой этот будет последним для многих.

— Ты зачем моих людей без моего указания взял? Али я им уже не набольший?

Блуд, босой, в рубахе и штанах, держал под уздцы Варяжкиного коня. Чуть позади, хмурясь, стоял Огнеслав, держа в руках ножны с мечом, готовый, чуть что, вступиться за отца.

— Дело общее. Но если кто из твоих воинов трусит, то пусть и дальше прячутся за стенами вместе с тобой.

И, обращаясь ко кметям, громко сказал:

— Кто хочет остаться, не держу!

Пройдясь взглядом по лицам кметей, Варяжко направил коня к воротам. Колот, проезжая мимо Блуда, встретился с ним взглядом.

— Колот Лапа, я приказываю тебе остаться! — сказал Блуд.

— Лучше в бою погибнуть, чем тут с голоду подыхать! — ответил Лапа.

— Что здесь? — Ярополк, бледный, спавший с лица за эти дни, в испачканной мятой сряде, казался каким-то одичавшим. Сразу поняв, что происходит, приказал Варяжке: — А ну-ка, распускай кметей! Никто никуда не поедет!

Варяжко заспорил:

— Люди в крепости отчаялись уже. Вчера едва до сшибки не дошло, не сегодня завтра и вправду коней отдать придётся. Пусти, княже! Пополошим находников, так, может, и пойдут на приступ.

— Никого ты не пополошишь! Себя и людей погубишь напрасно! — поторопился ответить Блуд, пока Варяжко не убедил Ярополка.

— Всё, Варяжко, я решил и решения своего не поменяю, — молвил князь, — а коней сегодня же забивать начнём.

— Одумайся, княже! Без коней нам спасения не будет! — В голосе Варяжки звучало отчаяние.

— Коней тоже кормить нечем — ни овса, ни сена, — возразил Блуд.

Заслышав спор, подходили бояре, подошёл и Живобуд, сразу встав на сторону Блуда с Ярополком. Варяжко со злостью швырнул на землю щит:

— Бывай по-вашему!

Блуд заспешил к своим передать весть, что голодать больше не будут. Чернава с дочерьми среди многих жёнок сидела у восходней стены под самодельным навесом из сплетённых жердей и натянутого поверху тряпья. Под таким навесом от дождя не спасёшься, только от летнего солнца, что пекло нещадно за всё время осады. Неподалёку какой-то всклоченный мужик со злым остервенением строгал ножом в котёл остатки сыромятного ремня.

— Эй! — окликнул Блуд. — Мясо сегодня будет, оставь ремень, а то штаны не опояшешь!

Мужик на мгновение остановился, смерил Блуда удивлённым взглядом, совсем не поняв усмешки, и продолжил дальше своё занятие.

Чернава, как показалось, не обрадовалась новости, может, от голодной слабости сил на это не имела, молвила:

— Всё равно един конец! Ну, хоть дочерей накормим. Вы ужо что-нибудь решайте с князем своим. Вона, видишь?

Она показала рукой на растрёпанную бабу, что тихо, по-собачьи воя, прижимала к себе тряпичный свёрток.

— У неё молоко пропало, — продолжила Чернава, — так тряпицу с хлебным мякишем давала дитёнку сосать, потом и того не стало. Помер младень у неё два дня назад, уже дух от него исходит, так всё одно не даёт похоронить, вцепилась, и всё тут. Дети не играют — сил нет. Кто следующий помрёт? А болезни пойдут? Ты глянь, жара какая, а народу — целая крепость.