Книга Возвращенец. "Элита пушечного мяса" - Вадим Полищук

«Фаустпатроном хренанули, сволочи». В паре метров от входа лежал Михась. Не повезло мужику, не дождутся его дочки новых платьев. В дальнем конце зала кто-то зашевелился. Из-под лежащего на боку кресла выбирался немец. Его форму Вова сразу узнал — в такой же ходил по Берлину Штирлиц, только у этого эсэсовца форма была рваная и грязная, а фуражку он где-то потерял. Немец тоже разглядел Лопухова и потянулся к кобуре. Вова подошел к Михасю и вывернул из-под трупа ППШ. Эсэсовец, стоя на коленях, уже палил в него из маленького пистолетика, но руки у него тряслись, расстояние для такого несерьезного калибра было великовато, и он все время мазал. Звук выстрелов с трудом проникал в Вовины уши сквозь звон и гул канонады. Он проверил затвор, убедился, что в диске есть патроны, и направил дырчатый кожух на черномундирного. Тот лихорадочно пытался запихнуть в рукоять пистолета новый магазин. Лопухов врезал от бедра, компенсировав неприцельность длиной очереди. Попал в голову. Не эстетично получилось, но Вове было не до красоты — мир вдруг стремительно понесся в его глазах, и он осел рядом с убитым Михасем, рядом лег потертый ППШ с пустым диском.

Глава 12

Победу Вова встретил в госпитале, где и провалялся до конца мая. Слух понемногу восстановился, голова кружиться перестала и, сочтя, что дальнейшая поправка лопуховского здоровья может проходить и за госпитальными стенами, его выписали. Бригаду Вова нашел уже возле Праги. Сначала заглянул в автороту, запоздало отметив Победу, потом по старой памяти заглянул к штабным.

— Вернулся?

— Вернулся. А пэпээс в Берлине остался.

— Ну и бог с ним, твой-то карабин я сохранил.

Вова осторожно опустился на лавку рядом с Ерофеичем.

— Хорошо приложило?

— Есть немного. Очухаюсь маленько и опять на машину сяду, Кальман обещал.

— Я же говорил, везучий ты. А с Дормидонтовым что?

— Даже до передовой не дошел. Ранили его в первый же день. Пулей в жопу. Визгу было… В госпиталь увезли, не тонет дерьмо-то.

Старшина согласно кивнул головой.

— А я вот на дембель собираюсь, увольняют скоро старшие возраста.

— Пора бы уже.

— Подожди, я сейчас.

Старшина ушел на свой склад, назад вернулся с Вовиным карабином. Вместе с оружием отдал Лопухову листок.

— Я тут свой адрес написал, если чего — приезжай. Шоферы везде нужны, к делу тебя пристроим, не сомневайся.

— Да я и не сомневаюсь. Спасибо.

Вова убрал аккуратно сложенный листок в карман. Потом потянулся к своему сидору, вытащил из него трофейный несессер, протянул старшине.

— Держи, Ерофеич, на память.

— А ты?

— Я себе еще найду. Тут этого добра…

Бывший разведчик повертел несессер в руках, открыл, полюбовался содержимым. Потом снял с ремня свой нож и протянул Вове.

— Это тебе. Бери, бери. Не трофейное же барахло со склада тебе дарить.

Вова взял. На прощание они обнялись. Вова надеялся, что расстаются они навсегда, и вовсе не потому, что не хотел больше видеть Ерофеича, как раз наоборот, но обратно, домой, хотелось все-таки сильнее.

Обещание свое Кальман выполнил, Лопухову достался видавший виды «студебеккер». На нем Вова и колесил по всей Германии и Чехии. Хотя танки с места практически не двигались, перевозок все равно хватало. И свое бригадное имущество возили, и оккупационная администрация для своих нужд их частенько припахивала.

Золотое время было, что твой Шенген плюс всеобщее переселение народов. От Польши до Испании никаких границ, точнее, границы, конечно, были, но мало кто их замечал. Некоторые, говорят, аж до самого Парижа доезжали. Союзники тоже катались по всей Германии. Отношения еще испортиться не успели, царило всеобщее благодушие победителей и мир, дружба, жвачка!

Пришлось и Вове с ними столкнуться. Дело было на горном перевале между Германией и Чехией. Еще в Германии у него сдохло переднее колесо. Возиться с ремонтом камеры на дороге он не стал, поставил запаску, хреновенькую надо сказать. Решил дотянуть до расположения и уже там заняться, но не повезло. На самом перевале кончилось одно из задних колес, причем, по закону подлости, с внутренней стороны. Приткнувшись к краю обрыва, Лопухов затянул ручник, достал домкрат и, матюгнувшись, приступил. Только успел снять оба колеса, как сзади резанул уши рев автомобильного сигнала.

— Чтоб тебя!

На дороге стоял такой же, как у него, «студер», только с тентом и большой белой звездой на дверце, а из кабины вылезал здоровенный негрила, скалившийся белозубой улыбкой. По-английски Вова малость шпрехал, на приветствие ответить сумел.

— Гуд дэй, мистер.

Хотя какой он, на хрен, добрый. А вот дальше диалог заглох, словарный запас с обеих сторон оказался маловат. Но два профессионала поймут друг друга и без слов. Вова молча ткнул рукой в спущенное колесо. Американец пнул его ногой и кивнул, дескать, все понятно. Потом указал на запаску: Вова махнул рукой. Союзник то ли не понял, то ли не поверил, взял и стащил запасное колесо на дорогу, ругаясь при этом по-американски. А вот дальнейшие его действия повергли Лопухова в ступор. Негрила взял и столкнул колесо с обрыва в пропасть.

— Ты что творишь, козел!

Союзник на Вовины слова не отреагировал, взял проколотое колесо и отправил его туда же. Лопухов окончательно выпал из реальности. Тем временем негр забрался в кузов своей машины и скинул оттуда… Два новеньких, муха не сидела, колеса.

— Гуд вилс! — оскалился союзник.

Вова так расчувствовался, что готов был его обнять. Надо было как-то отблагодарить союзника за такой царский подарок, но, как назло, в кабине, кроме двух банок американской же тушенки, ничего не было. Не ее же американцу дарить. Стоп! Он решительно сорвал с левой руки часы.

— Держи. Презент.

— Оу! — расплылся союзник. — Свис!

Сообразил, что не фуфловую немецкую штамповку ему дарят.

— Самые настоящие, — подтвердил Лопухов.

Посчитав обмен явно неравноценным, американец всучил Вове несколько пачек «Лаки страйк».

— Презент! Презент!

Потом они вдвоем поставили колеса на место, закрутили гайки. От покрышек пованивало давно забытым запахом свежей резины. Расстались довольные друг другом, скрепив американо-советскую дружбу долгим и крепким рукопожатием.

Водителей старших возрастов постепенно демобилизовали, трофейную технику списывали, ну и гайки понемногу закручивали, прежней вольницы уже не было. Все трофейное оружие поотбирали, а тем, кто не сдаст, сроком пригрозили. Патроны строго по счету, танковые шлемы носить запретили, за расположение просто так уже не выйдешь. Невольно вспомнились первые дни в учебном полку, разве что строем ходить и песни орать не заставляли. И окопы копать, у водителей своих забот хватает.