Книга Зейнсвилл - Крис Сэкнуссемм

— А при чем тут я? — спросил Чистотец.

— Вам знакомо имя Парусия Хид?

— А… должно? — Он едва не сказал «да».

— Она самый разыскиваемый преступник на свете. О ней нет ни каких данных, даже сведений о том, кто она. Ни один из тех, кому мы могли бы доверять, ее не видел.

— Тогда откуда вы знаете, что такой человек существует?

— Иначе у нас не было бы столько подозрений, — парировала Кирилла. — Но даже если женщина, о которой я вам расскажу, не Парусия Хид, она все равно причиняет много хлопот. Она зовет себя Лодемой Хонифлют. Личное дело на нее — подозрительно тонкое, подозрительно чистое. А сейчас она поселилась в ключевом месте.

— Она переехала в «Мирный дол»? Как она туда попала?

— Приехать в городок или его покинуть может каждый, когда пожелает. Там нет стен и решеток, если не считать сознания людей. Заключенные считают, что это их дом и иного им не нужно. Персональные имплантаты позволяют контакты лишь с незначительным числом людей во внешнем мире, и всеми управляем мы. За остальными жителями мы наблюдаем. Иногда возникают проблемы, но не слишком серьезные. Дело в том, что Парусия Хид, или Лодема Хонифлют, стала главой религиозного культа.

— Культа?

— Называет своих последователей реальными людьми. У них полно остроумных лозунгов вроде «Самый короткий путь между двумя точками зрения — истина». Проповедует на площадке для пикников у автоматов барбекю. Ее пророчества основаны на идее, что видимая реальность «Мирного дола» на самом деле иллюзия, а за ней лежит истинная реальность. Думаю, вы сами понимаете, насколько разрушительным может оказаться подобное предположение.

Чистотец кивнул.

— Во время так называемой Барбекюшной проповеди она возвестила пришествие мессии, который откроет им истинную причину того, почему они здесь. Она начала проводить примитивные ритуалы депрограммирования, чтобы заставить людей вспомнить, кто они на самом деле.

— А я тут при чем? — спросил Чистотец.

— Вы были разработаны как мессия, приход которого она предсказывает. Мы не могли послать нейтрализатора, не рискуя превратить ее в мученицу. Это дало бы культу необходимый толчок для дальнейшего развития, и мы уже не смогли бы справиться.

— Значит, вы хотите, чтобы я отправился в «Мирный дол». Где, вы сказали, находится это место?

— Его местонахождение — строжайший секрет. Даже я этого не знаю.

— И что же должно случиться?

— Вы выполните ее пророчество, но подорвете ее авторитет. Она превратится в устаревшую фигуру, а управлять городком и дальше будем мы. Возможно, восприимчивость к религии — побочный эффект имплантатов, тут нам нужна дополнительная информация. Во всяком случае, как заметил Паскаль, человечество не изобрело бы столько лжерелигий, если бы не существовало истинной. Нам необходимо гарантировать, чтобы такой истинной религией была наша.

— И вы хотите, чтобы я отправился туда сейчас же?

— Отдохните до завтра со своей подружкой. Можете даже взять ее с собой. Начальство считает, что ей можно дописать роль. Или прихватите другую женщину, если предпочитаете ее.

Последнему замечанию сопутствовал распутный блеск глаз, который возымел бы большее действие, если бы Осмонды как раз в этот момент не окатили ее с головы до ног.

— У вас есть время до завтрашнего утра, — обиженно заявила Кирилла и зацокала на шпильках прочь — на поиски полотенца и сухой одежды.

Чистотец вернулся в свой номер. Он знал, что Кирилла лжет, но не знал, чему еще верить. Кокомо плакала. Ему хотелось лишь любить ее и прожить с ней до конца той жизни, какая ему сейчас отпущена. Пусть даже у них не получается настоящего общения, у них было нечто более важное. Он обнял девушку. Они два сапога пара. Они — Одно. Однажды она каким-то образом облегчила его боль, и сейчас его черед ей помогать.

— Я как он и ты как он и ты как я и все мы вместе, — прошептал он.

Если бы только он знал правду или сумел бы поверить в то, что уже подозревал! Ее боль действительно была его болью. Глубоко у него в мозгу разгорелся бой, и энергия вспышками била в колокола, чтобы привлечь внимание ангела смерти, парящего над Америкой. Чистотец поцеловал любимую. Болотистый запах секса от нее наполнял его уверенностью и желанием. Потом он снял с нее рубашку, и перед ним открылось…

На совершенно гладкой молодой спине, где прежде не было ни единой отметины, теперь горели те же зловещие буквы, которые были вырезаны и выжжены на его. Он видел муку и смятение в ее взгляде.

— Нет лам на Багамах, — храбро выдавила она сквозь зеленые слезы, но он услышал «Ом мани падме хум», но не понял значения этих слов.

— Нет, — улыбнулся он в ответ. — Ламы там есть. Хочешь их увидеть?

Она словно бы не услышала. Взяв ее руки в свои, он поцеловал пальцы. У нее поднялась температура, и одновременно ее бил озноб. Он снял с себя одежду и помог раздеться ей, укачивал ее, когда озноб стал сильнее. Он не знал, что еще делать. Какой врач сумел бы им помочь? Что с ней происходит? Еще больше он боялся вызвать огонь «Витессы», опасаясь, что с больной Кокомо против них не выстоит. Он целовал ее и сжимал, чувствуя, как ее потное тело бьется о его, не зная, что есть и иной выход.

На него накатил беспричинный страх, и он еще теснее прижался к ней, сердце у нее билось как птица. Потом он в нее вошел. Он не хотел, чтобы между ними было что-то, кроме любви, даже кожа. У нее начинался сердечный приступ. Сперва он принял его за оргазм. Но нет, это была чудовищная метаморфоза. Ее плоть стала похожа на резину, потом на пластмассу. В панике он вонзался в нее все глубже, цеплялся изо всех сил, проклиная письмена, возникшие у нее на спине, блестящие раскаленно-медной злобой. Потом само ее тело стало меняться, груди вдавились в мышцы грудной клетки. Ее роскошная попка съежилась до уголка плоти, и тут он понял… Увидел… Кошмар не настиг его… он был в нем… в ловушке мутирующей плоти. Кокомо трансформировалась в него. Они были Одно. И как раз вовремя, поскольку «Азазель» засек сигнал зондов у него в мозгу.

Их тела переплелись так тесно, что, осознав, какую она принимает форму, он сжался, и волна горя озарила его мозг и, следовательно, ее. Все ее тело сотрясла дрожь. Зелень ее глаз затуманилась… И в одно мгновение трансформация завершилась. Она — это он, и она приняла на себя удар. Молнию. Излучение ангела смерти.

Чистотец умер у себя на руках и был спасен.

В ту секунду, когда он почувствовал, как обмякло тело Кокомо, буквы у него на спине полыхнули огнем, и он перекатился на ковер, чтобы погасить пламя. Он попытался встать, но не смог и пополз к Кокомо, оставшейся на кровати в форме сердца… Потом встал и ощутил под рукой плоть — но не ее. Не ее! Он смотрел на ее тело и видел, что не ошибся. На скальпе, в точности так же, как со шлемом симуляции, виднелся кратер опаленной кожи и черных синяков, будто что-то взорвалось изнутри, давлением разнесло череп. Он прыгнул на неподвижный ком, запах жимолости превратился теперь в непристойную шутку, и прижимал к груди жалкую реплику самого себя, водил ладонью по тем самым словам-пыткам, которые были выжжены у него на спине, и у него под рукой упрямый член опал. Ужас и ощущение чуда заполнили его тяжким грузом, и он зарыдал, понимая, что она спасла его. Она вобрала в себя его боль. В то мгновение, когда он вошел в ее сладкую тьму, она вошла в его разум и принесла себя в жертву. Это была атака «Витессы», и случилась она не на открытом пространстве, а в его собственной тьме.